Берсерк
Шрифт:
— Эй, слепец!
Он беспомощно закрутил седой головой и недоверчиво Прошептал:
— Дара? Жива?
— Жива, — хмыкнула я.
— Благодарю тебя, благодарю! — припав заросшей щекой к сложенным на деревянном животе ладоням идола, прошептал старик, а затем, семеня, подковылял к моему ложу, нащупал мои пальцы и быстро, словно оправдываясь, забормотал:
— Я уж испугался… Думал — умрешь… Никакие настои не помогали… Просил за тебя денно и нощно.
Я убрала одну руку, но слабость была так велика, что вытянуть из-под его потных ладоней другую уже не хватило сил.
— Ты побежала, а полынью-то не заметила. Я кричал, кричал, упредить хотел… —
«Я, зрячая, полынью не увидела, так как же ты ее заметил?» — вертелось в моей голове, но разговаривать не хотелось, и вопрос остался невысказанным.
— Тебя спас Баюн, — стискивая мои пальцы, бормотал старик. — Появился у полыньи, будто из-под снега, и побежал по льду до самой воды. Все кричали, боялись — лед подломится, но он держал мальчишку, будто невесомого. Когда люди подоспели, Баюн тебя утянул уже далеко от опасного места.
У меня померкло в глазах. Неужели Баюн и впрямь щилыхан? Даже мне, выросшей средь болотных духов, подобное казалось невозможным!
— Странное что-то в этом мальчишке, — словно подслушав мои мысли, сказал старик. — Есть в нем что-то чужое, а что — не пойму. Когда хоронили его мать мальчишка ни слезинки не пролил. И откуда узнал, что она померла? Ведь был у родичей в Новом Городе, а тут всего на день появился у погоста, постоял на том месте, где ее сожгли, и вновь ушел.
Неужели все — правда?! Слова старика точь-в-точь повторяли речи приснившегося мне Баюна!
— Да что я все болтаю да болтаю! — вдруг опомнился слепец. — Тебе ж поесть надо, травки выпить, чтоб хворь побыстрей ушла.
Он вскочил и принялся суетливо шарить вокруг, отыскивая миски и горшки с лечебными зельями. Тупо глядя на него, я думала о Баюне и вспоминала нашу первую встречу на лесной поляне. Тогда Баюн ничуть не походил на шилыхана. Маленький, остроносый, живой… Нет, должно быть, все, что я слышала иль видела ночью, — бред. Но совет немного подождать и пойти искать Олава мне понравился. Вот поправлюсь, окрепну и пойду в Киев. К тому времени воевода забудет обо мне, а Олав… В конце концов, хоть он-то должен остаться моим другом!
Слепец наконец отыскал плошку с вареной репой, влил в нее зеленую, дурно пахнущую жижу и осторожно потянул мне:
— Вот, поешь.
Я вспомнила сон и отодвинула его руку:
— Погоди. Сперва скажи — зачем ты солгал мне? Если ты не Сигурдов слуга, то зачем увел меня из Ладоги?
Старик задрожал. Зеленое варево выплеснулось из миски и потекло по его пальцам.
— Только теперь не лги, — предупредила я. — Второй раз не прощу. Уйду.
— Хорошо. — Старик сглотнул, поставил плошку на край моей постели и отошел в угол. — Меня не зря зовут колдуном. Я умею многое и не случайно оказался в Ладоге. Там жил мой враг. Последнее время он часто болел. Я пришел к нему и представился знахарем. Со времени нашей последней встречи прошло очень много лет, и он не узнал меня. Но как и много лет назад, он верно служил Сигурду. «Ты должен поднять меня на ноги за один день, — сказал он. — Я жду „гостью“ от воеводы». Меня заинтересовали его речи. Сигурд истребил весь мой род! Из-за него я продал душу марам — мерзким прислужницам смерти!
Выходит, шилыхан рассказал правду? Или мои видения были вещими? Я все-таки болотница, а наши Сновидицы часто видели во сне прошлые и будущие события… Но мне было безразлично прошлое старика.
— Хватит! — одернула я его. — Мне плевать на твои уговоры с нежитями!
Слепец опустил голову и медленно вытер испачканные зеленью пальцы:
— Да… Прости… Я не хотел тебя обманывать. Все началось с сонного зелья. Я напоил им Сигурдова слугу, и во сне тот открыл правду. «Воевода нашел племянника и везет мальчишку в Киев, — сказал он, — а его подружку отправил ко мне в Ладогу. Вчера приезжал гонец и приказал мне назваться ее дедом. Девчонка не знает меня, а я — ее, но гонец велел с утра ждать у ворот». А еще этот спящий враг сказал, что племянник воеводы смел и упрям, но в нем течет кровь норвежских конунгов. Он — единственная надежда Сигурда.
— Надежда?
— Да. Сигурд не забыл своей родины. Все эти годы он мечтал вернуться. У него были корабли и воины, но не было никаких прав на норвежские земли. Или ты не знаешь, что в северных землях только сын конунга может стать конунгом?
Я покачала головой. Этого я не знала. Выходит, Рекон была права и когда-нибудь Олав станет могучим властителем северных земель? Я не могла представить своего чумазого приятеля в пышных одеждах и в окружении слуг…
— Сигурд очень умен, — продолжал старик. — Он знает — те, кто побратался в рабстве, никогда не предадут друг друга. Олав может стать королем, но он не забудет тебя. Поэтому воевода сделал тебя своей рабыней. Рано или поздно, но ты стала бы ему нужна…
— Для чего?
— Управлять Олавом…
Я расхохоталась. Глупый слепой старик! Ничего-то он не видел! Так вот зачем он выкрал меня из Ладоги! Мне-то казалось, что он просто хотел досадить воеводе!
Все еще смеясь, я села на постели и потянулась к плошке с едой.
— Ты спятил от ненависти! Думаешь, Олав станет меня слушать? Ты не знаешь его…
— Я не знаю Олава, но знаю Сигурда, — обиделся старик. — Воевода скрывал тебя как величайшую ценность. Даже тот, настоящий «дед» должен был молчать о тебе под страхом смерти.
Я проглотила теплое варево и недовольно поморщилась:
— Ну и гадость! А куда делся тот «дед»?
— Я убил его, — равнодушно признался слепец. — Дал слишком много сонного зелья. Перед смертью он вспомнил моего отца…
Я поперхнулась. Убил спящего из-за глупых домыслов и древних обид?!
— Ты сумасшедший…
— Мары научили меня ненавидеть.
— Нет, — возразила я, — ты старый, больной… — И осеклась. В памяти всплыло лицо матери. «Хаки», — шевельнулись мои губы. Я сглотнула и отдышалась. Старик поступил правильно. Он убил своего врага так же безжалостно, как я убила бы своего…
— Пойми, — начал он, но я перебила:
— Не надо. Ничего не объясняй. Пусть все останется, как есть. — И не глядя на его растерянное лицо, поспешно принялась уплетать уже остывшую репу.
Мое отвращение к слепцу вскоре прошло, и, хоть прежнее доверие исчезло, мы жили без ссор. Только теперь старик все чаще оставался хлопотать по хозяйству, а я уходила на промысел. Когда-то слепец жил лишь подачками печищинцев и раздобытыми в лесу кореньями, но на двоих этой еды не хватало. Сначала я стыдилась взяться за лук и топор, но голод — не тетка, и тем же летом я отправилась на свою первую охоту. Из лесу я вернулась с пустыми руками, но на другой раз принесла подстреленного зайца, а на третий сумела сбить на взлете тонкошеюю цесарку. С каждым разом находить добычу становилось все легче. Я узнала множество тайных укрытий и научилась по приметам распознавать логово любого зверя. Конечно, равняться с опытными охотниками я не могла, но к зиме уже уходила в лес не только за едой: печищенцы охотно меняли раздобытые мной шкурки на одежду и утварь.