Берсерки. Трилогия

Злотников Роман Валерьевич

— Что, щенок, совсем обосрался, — обрадовано заорал Тамаров и вновь от души замахнулся измазанным кровью кулаком. И тут зверь, так сильно рвавшийся наружу, наконец-то сорвался с привязи, на которой Олег держал его все это время, и прыгнул вперед. Лицо Тамарова вдруг как-то странно надвинулось, Олег еще заметил отблеск изумления, которое вдруг возникло в глазах Тамарова, а затем его голова начала запрокидываться под таким углом, который не был предусмотрен матерью-природой, когда она заботилась о работе шейных позвонков, а затем Олег уже больше ничего не помнил…

Он пришел в себя уже у самых палаток. В ушах стоял непонятный шум, из палаток выбегали люди, а прямо перед ним, загребая песок скрюченными пальцами, агонизировало

чье-то тело. Олег несколько мгновений тупо пялился на судорожно вздрагивающее тело, а потом медленно согнул руки и поднес к глазам свои заскорузлые ладони. Руки были в крови, а между большим и указательным пальцем левой была зажата какая-то окровавленная тряпочка. Он поднес ее поближе к лицу. Тряпочка оказалась чьим-то оторванным ухом. Олег страдальчески скривился, отшвырнул мертвый кусочек человеческой плоти и опустошенно закрыл глаза. Вот и все, все надежды пошли прахом…

Следующий день начался несколько необычно. Во-первых, завтрак принесли сразу трое Рядовых. Во-вторых, и сам завтрак был гораздо сытнее, чем всегда: кроме похлебки ему приволокли миску гречишных блинов, на верхнем из которых даже поблескивали следы масла. Олег не сразу поверил такому счастью и, быстро прикончив привычную похлебку, полминуты сидел, настороженно поглядывая на выстроившихся у стены караульных, не решаясь приступать к столь лакомому блюду. А ну как это их порция, и стоит ему уцепить пальцем первый блин, как эти дюжие мужички обрушат ему на плечи свои суковатые дубинки? Но те стояли молча, и только отблеск нетерпения, возникший в их глазах во время паузы в приеме пищи арестованным, убедил Олега, что эта роскошь предназначена именно ему. И он торопливо склонился над тарелкой.

Наконец с блинами было покончено. Олег отодвинул тарелку и, не удержавшись, сытно рыгнул, смущенно заслонив рот ладонью. В глазах старшего из караульных мелькнула тень улыбки, но он тут же сурово насупил брови и приказал:

— Арестованный, встать… Следуй за мной.

К удивлению Олега, конечным пунктом их назначения оказался лазарет. До сего дня он был здесь всего дважды. В первый день, когда его привели сюда сразу после того, как Потомственный старшина добился дозволения оставить его при капонире кандидатом в Рядовые, и сразу после той кровавой драки, когда степенный, усатый лекарь осмотрел его и составил какую-то важную бумагу под названием «Акт медицинского освидетельствования». Старший караульный остановился у двери, окинул подопечного придирчивым взглядом и осторожно постучал. Из-за двери послышался густой бас лекаря:

— Заходите.

Олег слегка оробел. Лекарь произвел на него впечатление еще при первой встрече. Он пару раз был у знахаря в своей деревне, который лекарил в небольшой комнатушке, выгороженной в собственном доме. А один раз даже умудрился попасть в заведение, уважительно именуемое односельчанами заковыристым словом «поликлиника». Эта самая поликлиника располагалась в большом соседнем селе. Когда был еще жив отец, они с сестрой вместе с родителями поехали на ярмарку. Отец тогда расщедрился и купил им с Ольгой по здоровенному леденцу, ему — ракету, сестре — странное солнышко с лучами, торчащими только с одной стороны и почему-то называющееся «спутник». Леденцы были очень красивыми, но то ли такая порция карамели для ни разу не пробовавших ничего подобного детских желудков была слишком велика, то ли разбитной продавец, всучивший им это лакомство, решил на чем-то сэкономить, но после того как леденцы были съедены, у Олега сильно прихватило живот. К тому же Ольга тогда была еще слишком мала и весь леденец не осилила, с некоторым сожалением уступив брату почти половину. Так что Олег оторвался от души. И к тому моменту, когда отец затащил его на руках в длинную бревенчатую избу, по лесной традиции крытую дранкой и мхом, над резным крыльцом которой

и было написано это странное слово «поликлиника», мальчика уже рвало. Олег не очень хорошо помнил, что там с ним делали, но вот то, что там ему было очень плохо и больно, впечаталось в память довольно четко. Так что к лекарям он относился с опаской. А в этом кабинете было такое количество всяких диковинных устройств, которые надо было жать, давить, крутить, раздувать, какого он не видел ни в одном другом лекарском обиталище. И вообще, этот кабинет мало чем напоминал лекарскую избу. Разве что сизым носом главного обитателя.

Лекарь велел пациенту раздеться до пояса, водрузил на свой сизый нос старенькие очки, подвинул к себе тот самый лист, увенчанный заголовком «Акт медицинского освидетельствования», и углубился в чтение.

Закончив чтение, лекарь передвинул очки к кончику носа и, бросив на конвой солидно-многозначительный взгляд, встал и подошел к пациенту. И тут произошло непредвиденное. Лекарь несколько мгновений тупо пялился на Олега, затем протянул руку и, повернув тому голову, тщательно ощупал левое ухо. Затем сделал шаг назад, буркнул: «Хм», и на пару минут замер в позе глубокого раздумья. Затем он кивнул в сторону кушетки и, когда Олег занял указанное место, промял ему живот, потискал пальцы левой руки и, воодрузив на голову странную конструкцию из блестящих трубок, соединенных резиновыми шлангами, поводил по груди холодным металлическим кружочком. Потом он снова сграбастал лист и опять углубился в чтение, время от времени тиская Олега то за руку, то за ухо. Закончив читать, он отшвырнул лист, глубокомысленно потер подбородок и, повернувшись к Олегу, с надеждой спросил:

— В тот раз я был сильно выпимши?

Олег покосился на караульных и отрицательно покачал головой. Лекарь вздохнул и, ласково погладив пациента по голове, обозвал непотребным словом:

— Да ты, парень, уникум.

Олег набычился, но, зыркнув в сторону караульных, смолчал. А лекарь не унимался.

— Как есть — уникум. Вот посмотри. — Он схватил помятый листок. — Неделю назад — вывих большого пальца левой руки, рваная рана на тыльной стороне правой ладони, разрыв мочки левого уха, а сейчас, — он всплеснул руками, — никаких следов!

Тут он снова захватил левое ухо пациента и дернул так, что Олег едва не взвыл.

— Ну просто никаких. Даже шрама не осталось. А ведь ухо-то, ухо было — страсть одна, клочьями висело.

Он снова яростно потер подбородок и повернулся к старшему караульному:

— Вот что, милейший, я должен обследовать его поподробнее. Мы сейчас пройдем в рентгеновский кабинет, а вы подождете здесь.

Старший отрицательно мотнул головой.

— Никак нет. Невозможно. Он в статусе опасного, так что мне велено не спускать с него глаз.

Лекарь ощерился, видно, собираясь разразиться гневной тирадой, но затем, похоже, ему в голову пришла другая мысль. Он равнодушно кивнул и небрежно произнес:

— Что ж, если тебе так хочется навсегда лишиться возможности иметь детей, можешь посидеть в уголке. Установке сто лет в обед и там так фонит, что пары минут будет достаточно. А в защищенной пультовой больше одного человека не поместится.

Караульный обеспокоенно вскинулся:

— А как же энтот?

Доктор пожал плечами:

— А ему-то не один черт?

Караульный смерил Олега жалостливым взглядом и сморщил лоб в напряженных раздумьях.

— А ну как он на вас накинется?

— А смысл? — парировал лекарь. — Ну прибьет он меня, так тут всего один выход. Все одно мимо вас пройти придется. Да и дверь прикроем на два засова, вы отсюда — снаружи, а я изнутри — с пульта. Пущай рвется.

Караульный еще поморщил лоб, а потом согласился:

— Ладно.

Лекарь обрадовано потер руки, подхватил пару факелов и, распахнув толстую, тяжелую дверь, так похожую на бронезаслонку, кивнул Олегу.