Беру все на себя
Шрифт:
— Разреши идти?
— Ступай.
— Хочешь Кузьме того обожженного показать? — догадался Егор.
— Да, пусть полюбуется, а то… все ему игрушки.
— А не боишься охоту к придумкам ему отбить?
— Нет, дядька Егор, если уж тяга к придумкам появилась, да стали эти придумки получаться, пользу приносить… это уже на всю жизнь, иначе Кузьма жить не сможет. Однако думать о том, к чему та или иная придумка привести может, он обязан, иначе такого натворит — нам с тобой даже и не вообразить!
— Подумать-то, оно, конешно, всегда полезно, но…
Договорить Егору не дал длинный и страшный крик, донесшийся из избы Кривого, и вслед за ним громкий голос Матвея:
— Держите! Да держите
«Блин, что это Мотька там с князем-то делает? Но если Илья позволяет, наверное, все правильно…»
В сарае, видимо, узнав голос своего князя, раскричались пленные — угрозы и проклятия смешались в единый неразборчивый гвалт. Князь снова закричал, но крик уже был короче и слабее, зато в сарае, наоборот, гвалт усилился.
— Гляди-ка, какой народ-то у Всеволода в дружине крепкий! — восхитился Егор. — Обычно-то, когда пленного допрашиваешь с пристрастием, да тот вот так орать начинает, другие пленные — молчок, да еще скукожатся, вроде как поменьше стать стараются, чтобы, значит, на них внимания не обратили да тоже не начали… Гм, а эти-то в крик! Умеет Всеволод себе ближнюю дружину подобрать, ничего не скажешь!
— Выходит, мы у него лучших людей побили?
— Выходит, так… — Егор сначала сказал, а потом сам понял, что сказал: мальчишки побили лучших людей князя Городненского! — Ну, Михайла… А ведь если князь умрет, ты нипочем с городненцами не договоришься, даже и не мечтай!
— Да это-то понятно.
«Да-а, приехали… обязательно ведь скажут, что намеренно князя уморили. Почти всегда смерть властителя, даже самая что ни на есть естественная, обрастает всякими слухами. Две основные темы: либо некие злодеи извели, либо чудесно спасся и вот-вот объявится. А уж при таких-то обстоятельствах, как сейчас, да зять великого князя Киевского… И как отмазываться? А никак! Ни хрена им не докажешь! Хоть один на свободу вырвется, и пойдет гулять слух… Трындец, одним словом. Как заставить их молчать? Способ-то есть — покойники народ неразговорчивый. Всех перебить? Демка, еще пара отроков, таких, что выполнят приказ не задумываясь, найдутся. Да тот же Варлам, к примеру. Или самому все сделать, сколько их там, меньше десятка? Егор… Егор, пожалуй, возражать не станет… или станет? А он и знать не будет — поставлю перед фактом, когда дело уже будет сделано!
Блестящее решение, сэр! Главное — простое и эффективное! И какова же, позвольте полюбопытствовать, цена всем вашим рассуждениям о том, что не все средства могут быть приемлемыми, а грешить нельзя, даже если ты неверующий? Как там ваша многоуважаемая бабушка изволила выразиться? „Если милиционер не видит, то все можно“, так?
Да, так что делать будем, досточтимый сэр? Имеется задача: предотвратить распространение нежелательной для вас информации. Имеется и „классический“ способ решения таковой задачи — физическое устранение носителей этой информации. Условия решения задачи облегчены тем, что эти самые носители находятся в полной вашей власти. Это одна сторона проблемы. Однако имеется и другая сторона — некоторые ограничительные установки, которые вы для себя выработали, противоречащие выбору „классического“ метода решения. Имеется также обстоятельство, вносящее элемент непредсказуемости — ваш, сэр, дебют в роли сотника Младшей дружины. Решительность и безжалостность! Это как? Достойные черты к портрету рождающегося сотника или нет? Их же можно истолковать и как вероломство и неоправданную жестокость. Более того, при определенных обстоятельствах физическое устранение носителей информации может рассматриваться как слабость и даже трусость.
Ну-с, досточтимый
— О чем задумался, Михайла? — В голосе Егора, кажется, было даже сочувствие.
— Да вот, думаю, что делать, если князь и вправду помрет.
— И что надумал?
— А ты что, тоже от меня чудес каких-то ждешь? Так не будет чудес, господин десятник, не будет! Единственное, что пришло в голову, — перебить всех пленных, чтобы не болтали!
— Угу. Понятно. — Мишке показалось, что Егор слегка ухмыльнулся в усы. — Сам резать будешь или помощники найдутся?
— Да чего ты от меня хочешь-то?
— А помогаю тебе. Совет вот дать хочу, как Корней мне наказал… советовать, значит, когда понадобится.
— И какой же совет?
— Кривого с семейством тоже прибрать придется. Чтобы не сболтнули чего лишнего. Да и отрокам твоим языки урезать не помешало бы. Вот хотя бы крестник твой — поручик Василий Святоша — уже все уши прожужжал: «Михайла, мол, — десница Божья, по его мановению целая ладья вражеская от нескольких болтов утопла, врагов повергает охапками, сам же невредим остается…» Про нынешнее дело тоже небось такое расскажет, что только ахать будем!
«Ну да, опять „классика“ — один раз начав убивать с целью предотвращения распространения опасной информации, остановиться почти невозможно».
Мишка поискал, на что бы перевести разговор, и заметил отирающегося неподалеку Антона.
— Антош! Ты как, оклемался?
— Так точно, господин сотник!
— Не ври мне! Вижу же, что скособоченный. Болит?
— Да так, немного.
— Угу. Немного… такой детина локтем заехал — и немного? Значит так: как только Матвей или Илья освободятся, пусть тебя посмотрят. Такие удары по животу — не шутка. А пока… ты же еще не ел? Иди поешь и вели нам с господином десятником сюда принести. Да не сам тащи, пришли кого-нибудь. А сам, как поешь, пристройся где-нибудь отдохнуть. Полежи до вечера. Хотя… стой! Есть запрещаю! Пока лекари не разрешат, ни крошки! Мало ли что он тебе внутри порушил? Просто найди место, где полежать в покое…
— Да я…
— Приказываю полежать! Здесь около меня целый десяток опричников, можешь не беспокоиться. Вот, кстати… Урядник Андрей!
— Здесь, господин сотник!
— Найди, где моего помощника уложить, доспех помогите снять, а есть не давать, пока кто-нибудь из лекарей его не осмотрит. Опасаюсь я, что у него в животе что-то повреждено может быть. Понятно?
— Так точно, господин сотник.
— Исполнять!
— Слушаюсь, господин сотник. Пошли, Антоха, мы там раненых уложили, и для тебя место найдется.
— Ага. Только ты вели Михайле и десятнику поесть принести…
— Ладно, ладно, сообразим…
Аппетит Мишке и Егору испортил Илья — вывалился из избы распаренный, как из бани, в заляпанной на животе кровью и гноем рубахе, и сунул Мишке под нос на такой же грязной, как рубаха, тряпке что-то маленькое, черное.
— Во! Молодец Мотька, этакую мелочь в ране нашел и вынуть сумел!
— Это что? — Мишка отставил миску в сторону, есть сразу расхотелось.
— Обломок кольца кольчужного. Стрела-то с граненым наконечником кольца в куски рвет, вот один обломок с собой в рану и утащила. Оттого и загноилось, и горячка у князя началась. Оно, конечно, случается, что тело железку внутри себя как бы обволакивает, да так все и зарастает, но это надо в покое пребывать, а он-то верхом скакал, пока мог, потом в носилках трясся…