Бес в ребро

Серова Марина Сергеевна

— Несомненно! — воскликнул он, радушно улыбаясь. — Вы меня можете видеть, слышать, а при желании, — тут он подмигнул своим коллегам и захохотал, — даже осязать! Я весь к вашим услугам!

— У меня нет желания вас осязать, — нелюбезно ответила я. — Мне и видеть-то вас не очень хочется. Единственное мое желание — выяснить, кому я здесь понадобилась и зачем. Я уже полчаса околачиваюсь в вашей богадельне, и никто мне ничего не желает толком объяснить.

— Вы — Охотникова! — словно прозревая, вскричал ничуть не обидевшийся Липатов.

Я

кивнула. Липатов подвинул мне стул и усадил, предупреждающе поддерживая меня при этом за разные места. Было очевидно, что в его организм вирус монументальности проник пока совсем неглубоко.

— Вот, коллеги, полюбуйтесь! — провозгласил Липатов. — Вы небось думаете, что перед вами просто красивая женщина? А перед вами, между прочим, лучший телохранитель города, черный пояс по карате, наша русская Никита!

Все взоры сосредоточились на мне. Даже тот, что возился с компьютером, оставил свое занятие и, открыв рот, уставился на меня.

— А вы что же, — спросил меня кудрявый и пухлый молодой человек, который у окна отравлял себя никотином, — любого, значит, мужика завалить можете? — В голосе его звучало неподдельное уважение, и это было приятно.

— Мужика! — завопил Липатов презрительно. — Да она нас всех тут может завалить — одной левой, заметь! — Он сообщил это с такой горячностью, будто был моим менеджером.

— А я считаю, — скрипучим голосом возразил второй курильщик, — что ни одна баба с мужиком не справится, если он не размазня, а настоящий мужик!

Его скептицизм меня удивил, потому что сам он был сутулым, желтолицым и тощим и при этом беспрерывно кашлял. Тут они затеяли спор, в котором верх взял громогласный Липатов. Он попросил меня немедленно продемонстрировать маловерам на нем какой-нибудь приемчик.

— Как-нибудь в другой раз, — пообещала я. — А сейчас давайте ближе к делу. Или вы хотите предложить мне вести у вас курс самообороны?

— А что?! — загорелся неугомонный Липатов. — Это мысль. Я бы с удовольствием с вами потренировался, — он облизнулся.

— Все! Закончили, — прервала я его. — Теперь мне становится понятно, почему в городе постоянные перебои с водой и отвратительно ходит общественный транспорт.

— Ну-у, это к нам как раз не относится! — прогудел Липатов. — У нас все в ажуре! Взять хотя бы…

— Андрей Тимофеевич! — напомнила я.

— Понял! — закричал Липатов, поднимая умоляюще руки. — Излагаю… Евгения Максимовна, вы читали сегодняшние газеты?

Я отрицательно покачала головой. Липатов оглянулся, взял со стола газету и протянул мне. Толстым, пожелтевшим от табака пальцем он ткнул в заметку, обведенную синим фломастером.

В заметке сообщалось, что в наш город с неофициальным визитом прибыл пастор Генрих Ланге, германский подданный. Цель визита — налаживание связей с местной немецкой диаспорой, а также создание предпосылок конструктивного диалога между православной и протестанской конфессиями, что в свете нашей нынешней открытости и стремления

к вышеупомянутому диалогу можно только приветствовать. К сожалению, писала газета, визит в первый же день был омрачен безобразной выходкой хулиганствующих молодчиков из псевдопатриотической организации «Община», которые забросали гостя города овощами и нанесли легкие телесные повреждения. Благодаря вмешательству милиции инцидент был остановлен, и пастор серьезно не пострадал. В своем интервью он даже заявил, что обиды ни на кого не держит, что он все понимает, что семьдесят лет гонений на верующих не могли пройти бесследно и что эти заблудшие сами не ведают, что творят.

— Все прочитали? — спросил Липатов.

— Прочитала, — сказала я. — Не понимаю, какое отношение это имеет ко мне?

— Дело вот в чем, — принялся объяснять Липатов. — Пастор теперь напуган до крайности — боится высунуть нос из гостиницы. А ему через три-четыре дня в Берлин улетать. Диалог надо срочно вести, конструктивный. А как его вести? По телефону? Конфессии не поймут. Прикинул немец и попросил найти ему телохранителя. Визит, конечно, неофициальный, частный, можно сказать, визит. Мы, администрация, в принципе не обязаны — но решили пойти навстречу. Чтобы, как говорится, не ударить в грязь лицом. А то, понимаешь, пойдут слухи на международном уровне, что у нас тут экстремизм на религиозной почве.

— Очень интересно, — сказала я. — А кто порекомендовал вам именно меня? От кого вы услышали мою фамилию?

Липатов смешался.

— Порекомендовал? — морща лоб, пробормотал он. — Кто же вас порекомендовал? Вот, черт возьми! А я ведь и не знаю, кто порекомендовал. Данные мне дал Слепцов. Может быть, спросить у него?

— Ну, ладно, — перебила я его. — Только учтите, что я не работаю на общественных началах. У вашего пастора с кредитоспособностью все в порядке?

Липатов пожал плечами.

— Небось если раскатывает везде, значит, денежки водятся — я так думаю. Да мы спросим на месте! На самом деле: хочешь, чтоб охраняли — раскошеливайся! А за так — извини-подвинься! У нас теперь тоже капитализм. Значит, в принципе согласны?

Я кивнула. В голове моей начала зарождаться пока еще очень туманная дерзкая идея. «Этот незадачливый пастор, — подумала я, — возможно, послан мне судьбой».

— У него сейчас в гостинице телевизионщики сидят, — сообщил Липатов. — Пока мы машину ищем, он как раз освободится.

— Я на машине, — обрадовала я его.

— О! Отлично, — похвалил Липатов. — А мы тут безлошадные. Дел невпроворот, а транспортом не обеспечивают. Вот и бегаешь, ищешь, кому бы на хвост запрыгнуть. А дела стоят.

— Кончайте трепаться, — сказала я. — Поехали, — я еще рассчитывала застать на месте телевизионщиков.

Мы успели вовремя. Работники телевидения как раз покидали гостиницу, направляясь к своему белому фургончику. Я попросила Липатова подождать меня в вестибюле и подошла к телевизионщикам.