Беседы об искусстве (сборник)
Шрифт:
Однако это очень простые люди, братья и ближние тех провинциалов, чью нынешнюю жизнь мы видим, и этих девушек. Но в них – великая мысль времени, и, чтобы осуществить ее, они в постоянной связи с природой; и они сильны и здоровы. В них есть воздержанность, добродетель, энергия больших благородных животных, которые поддерживают свою пригодность к выполнению природных функций. Над этими мощными организмами душа порхает, окунаясь в них беспрестанно, чтобы не потеряться в областях гордыни и химер. – Они задумывали, как малые дети, и осуществляли, как крепкие рабочие.
Хотел бы я сесть за стол с этими каменотесами.
5
Зачем
Чтобы укрыть там – надежно, как они полагали, – неощутимое яйцо, зародыш, требующий столько терпения, столько забот: ВКУС, этот атом чистой крови, который нам передали века и который мы, в свою очередь, должны были передать дальше.
Все это гордое равновесие, все это скопление прославленных гением камней, вознесшихся до крайних пределов, где человеческая гордость потеряла бы соприкосновение с жизнью, с родом и провалилась бы в пустоту, – все это лишь реликварий или, скорее, – ибо это живой реликварий! – Сфинкс, хранитель Секрета…
Можно сказать, что секрет потерян, потому что лишь немногие сегодня могут ответить сфинксу, притаившемуся повсюду в наших французских городах.
Мы сумели бы ответить готическому сфинксу, если бы сама природа не стала для нас непостижимым сфинксом.
В соборе – вся простая красота предвосхитившего его менгира.
Бесспорно, романские и готические тесаные блоки сильно напоминают, в общих чертах, друидические камни.
Но и большое дерево участвовало в создании монумента. Не меньше, чем древние камни, скопление которых составляет собор, я люблю могучие деревья; между теми и этими я замечаю родство. – Огромные, подпиравшие галльские хижины бревна – не прототип ли это контрфорсов? Сами контрфорсы?
С другой стороны, наверняка тут есть и воспоминание, варварское и непосредственное, о римском доме.
В соборе соединились и римское искусство, и варварский контрфорс.
А эти руки, поддерживающие своды, эти сухожилия-разгибатели!
Циклопические стены, оживленные растительностью, неизменно декоративны. Так и готика собирает в единое упорядоченное целое камни, цоколи и пускает поверху флероны, кроссы, шипы, в подражание ползучим растениям.
Все линии – линии победы. Они великолепно венчают здание, несомые всем его логическим развитием.
К этому эффекту стремятся в школах, и всегда безуспешно, потому что школа выдумывает правила, которые не подтверждены природой. Природа не хочет прививаться к нашим бредням. Она остается верной своим собственным законам, которые никогда ее не обманывают: как у моря есть свои пределы, так и у движения есть своя обоснованность. – Готические мастера ничего не измышляют. Измышление – это богохульство.
Экономия эффектов. Вот колонны и пучки колонок, которые поднимаются до самого верха в одном-единственном прямом плане. Они требуют эффекта только у мощных выступающих капителей. Мы обнаруживаем тот же принцип на стене театра в Оранже. На две трети своей высоты это стена: мощную красоту широкой поверхности придают крупные, сильно выступающие камни.
Вверху высоких нефов, в глубине, сочится луч, растекаясь по всему кораблю, играя на разных высотах; кажется, будто видишь над ним, в этом каменном небе, грозовое облако.
Фиолетовые отсветы витражей окрашивают апсиду в тона импрессионистской палитры.
Женщина в Книге Бытия создана после мужчины; грация следует за силой.
Готика всегда темнее, ее эффекты ближе, чем в ренессансном стиле. Этот выставляет напоказ свои эффекты и растворяет их в несравненной, особо присущей ему прелести, в выразительной мягкости. Он сохраняет черные борозды с большими промежутками: это французский аттик. Его общий светлый тон находит в этих довольно редких чернотах упругие блики, которые выгодно его оттеняют. Я не знаю ничего столь же восхитительного. – В XIII, XIV и XV веках более пылкая сила выражала себя энергичнее. Ренессанс оттенил пылкость любовью.
Перетекание готики в Ренессанс XVI века, ты побудило меня к изучению света, я пытался понять твои мотивы, тысячи твоих ответвлений, пытался вложить некоторые из твоих богатств в мои собственные произведения…
Именно вкус, чувство уместности, связи создают единство собора. Именно вкус определяет расположение колоколен, дверей, всех членов великого Живого; и все эти члены производят круглую скульптуру, которая одна может питать и поддерживать линии, гармонировать с изображениями, выражать себя вопреки расстояниям и посредством расстояний.
Пишущие об искусстве тоже защищают вкус, рекомендуя меру и ясность. Я не слишком уверен, что под одними словами мы разумеем то же самое. Я-то говорю о ясности и вкусе эффектов. Вкус – это приноровление воли и сил человеческих к воле и силам природы.
Фотографии монументов для меня немы; они меня не волнуют, не позволяют ничего увидеть. Не воспроизводя планы как подобает, фотографии всегда невыносимы для моих глаз своей сухостью и жесткостью. Объектив видит барельеф, как глаз. Но, стоя перед камнями, я их чувствую! Переходя с места на место, я всюду касаюсь их взглядом, вижу, как они во всех смыслах устремляются к небу, и со всех сторон ищу их тайну.
Сила претит слабым. Не понимая ее, они ее не желают.
Собор осуществлялся медленно и страстно. Римляне вложили сюда свою силу, логику, спокойствие. Варвары – наивную грацию, любовь к жизни, мечтательное воображение. Из этого непреднамеренного содружества проросло творение, сформированное временем и местом.
Это французский гений и его образ. Он возводился не рывками, повиновался не гордыне. Его выразительность создана преемственностью веков.
И эта выразительность, единая по всей стране, варьируется в каждой провинции, в каждом уголке провинции как раз настолько, чтобы сделать еще краше цепь, связующую все жемчужины этого монументального ожерелья Франции.
Наша атмосфера, сам воздух нашей страны, одновременно столь живой и подернутый дымкой, вел готических и ренессансных художников. Их искусство так же сладостно, как свет дня!
Греки не иначе брались за дело, создавая свои шедевры.
В четкости своей позиции, в знании световых эффектов готика и ренессанс сходятся с Грецией, им не в чем ей завидовать.
Ах! Ренан, вы уехали из Бретани, чтобы пасть ниц пред Парфеноном! Скульптор, обученный греками, из Парфенона едет в Шартр преклоняться пред собором.