Беседы с кураторами
Шрифт:
Давайте же рассмотрим заново слово «exhibition», представим себе воплощенную в нем оппозицию понятию «inhibition» [ингибиция, сдерживание, запрет] и взглянем на кураторство как «ex-inhibiting» – процесс избавления произведений искусства от сдерживающих факторов, освобождение их в пространстве выставки. Более того, поскольку выставка являет собой более масштабную структуру, чем любое отдельно взятое произведение искусства, она в то же время оказывается способной показать ингибиции в самом искусстве как побочный эффект предоставления произведению свободы – или, по крайней мере, определенной свободы в соседстве с другими работами на выставке. Возможно, именно в этом проявляется оттенок кураторства как заботы об искусстве, перекликающийся со значением
14
Гройс Б. Политика инсталляции / Пер. К. Чухров // Гройс Б. Политика поэтики. М.: Ад Маргинем Пресс, 2012. С. 61–78.
В русле моего внимания к дискурсивному характеру современного кураторства и его включению в себя многих видов речи после их тщательного осмысления, позвольте мне добавить к этому смешению еще и понятие экспликации. Согласно словарю, этот термин происходит от латинского «explicat», состоящего из «складывать» («plicare») и «вовне» («ex») – то есть «раскрывать», и в Англии с середины XVI века употребляется в значении «детально анализировать и развивать [идею или принцип]», а также публично об этом рассказывать. Дискурс – это лечение разговором. Именно на его способность излечить кураторство я пытаюсь указать в этом введении. Современная кураторская деятельность в лучших ее проявлениях – это практика не менее глубокомысленная и ведомая познанием, чем труд лучших сегодняшних критиков, историков искусства и теоретиков. Беседы, представленные в этой книге, демонстрируют этот факт. Надеюсь, они убедят читателя, что дискурс как таковой – в лице этих кураторов и их коллег, действующих в рамках отмеченных нами моделей современного кураторства и между ними, – существенно влияет на складывающееся определение того, что значит курировать нашу современность и делать это критически. Будут ли у этого дискурсивного лекарства побочные эффекты, нам еще только предстоит выяснить.
Каролин Кристов-Бакарджиев
Об отсутствии идеи: dOCUMENTA (13)
Каролин Кристов-Бакарджиев – директор 14-й Стамбульской биеннале (2015), организатор выставок и событий, исследовательница художественных практик, истории искусства и политики эстетики, а также писательница. Недавно она стала директором Музея современного искусства Кастелло ди Риволи и Художественной галереи модернизма и современного искусства в Турине. С 2009 по 2012 год она была художественным директором dOCUMENTA (13), проходившей в 2012 году в Касселе (Германия), а также в Кабуле (Афганистан), Александрии и Каире (Египет) и Банфе (Канада). До этого Кристов-Бакарджиев была художественным директором 16-й Сиднейской биеннале «Revolutions – Forms that Turn» («Революции – обращающие формы»), 2008 и главным куратором в Кастелло ди Риволи (2002–2008, временный директор в 2009 году). С 1999 по 2001 год она была старшим куратором в Центре современного искусства P. S. 1, Нью-Йорк. Помимо этого, она организовала ряд групповых выставок, включая «Faces in the Crowd» («Лица в толпе») в Лондоне и Турине (2004), «The Moderns» («Современники») в Турине (2003), «Citta – Natura» («Город-природа», 1997). Она является автором ряда книг, среди которых «William Kentridge» («Уильям Кентридж». Brussels: Societe des Expositions du Palais des Beaux-Arts de Bruxelles, 1998), «Arte Povera» («Арте повера», London: Phaidon, 1999), изданные для dOCUMENTA (13) серия «100 Notes – 100 Thoughts» «100 заметок – 100 мыслей» и «The Logbook» («Журнал». Ostfildern: Hatje Cantz, 2012), а также «The Book of the Books» («Книга книг». Ostfildern: Hatje Cantz, 2012). Недавно она получила несколько ученых званий, в том числе звание заслуженного приглашенного профессора им. Эдит Кригер Вольф в Северо-Западном университете (2013–2015) в Эванстоне (США).
Беседа состоялась в Новом музее в Нью-Йорке 14 октября 2012 года.
Терри Смит: Меня поражает тот факт, что многие кураторы утверждают, будто они, как и художники, работают преимущественно на стыке прагматизма и интуиции, полагаясь на свою ответную, инстинктивную реакцию, а не на разум в том виде, в каком, по их словам, им пользуются критики и историки искусства. Я не согласен с этим стереотипом в отношении как кураторов, так и художников. Мне гораздо интереснее задаться вопросом, что же такое кураторская мысль? Как она может выражать себя в выставке? Как вы показываете трения разности этого мира, трения близости мира или его тождества? Как вы показываете нашу жизнь в, как я это называю, «условиях современности»? Как эти самые условия влияют на выставки? Я полагаю, что кураторы во всем мире очень заинтересованы в том, чтобы ответить на эти вопросы. Мне кажется, что свои ответы вы высказали через dOCUMENTA (13), и я хотел бы сейчас поговорить об этом.
Каролин Кристов-Бакарджиев: Честно говоря, у меня аллергия на кураторский дискурс в целом и, соответственно, любой дискурс, который пытается определить поле современного искусства. Более того, предупреждаю вас, что моя речь всегда пронизана скепсисом и глубоким адорновским подозрением: как только мы что-то говорим, это тут же оборачивается ложью. Поэтому будет весьма непросто вести разговор на тему общей кураторской практики, не говоря уже о моей собственной.
Я также сторонник проектов и высказываний, сопротивляющихся формульности, упрощенной идее списка как выставки, Википедие-образным сокращениям всего на свете. В художественном проекте мне больше всего нравится сопротивление текста теме, которую он пытается покрыть. Все должно постигаться в момент своего создания или высказывания и в пределах своего исторического и культурного контекста.
И все же вы включили в свою книгу людей вроде меня, так называемых скрытных кураторов, которые утверждают: все в самой выставке, не говорите о ней, не устраивайте конференций о кураторской практике, потому что это можно только делать, а не обсуждать. Теодор Адорно верно определил безмолвие европейского искусства в период, наступивший сразу после Второй мировой войны [15] . Затем, десятилетия спустя, когда критика – тоже, кстати, под знаменем Адорно – стала предпосылкой содержательности в искусстве, некоторые концептуалисты обвинили художников ар информель и поколение ар брют – художников, осознавших и принявших это безмолвие, – в реакционности и консерватизме. Они ошибались. Безусловно, заявить в 1967 году, что «я не могу говорить об искусстве, я могу только живописать», было бы просто глупо. Но повторить то, что сказал в 1949 году Адорно, столкнувшись со страхом и невозможностью высказать опыт Второй мировой войны, что «писать стихи после Освенцима – это варварство», было единственным, что можно было вообще сказать. (Однако, пожалуй, к этому можно добавить: только лирическая поэзия была возможна в то время…)
15
Adorno T. Cultural Criticism and Society. [1951] // Prisms. trans. S. Weber, S. Weber. Cambridge, Mass.: MIT Press, 1988.
Конец ознакомительного фрагмента.