Бесенок
Шрифт:
— Извини. Сам понимаешь — ситуация острая.
— Острая. Потому и не серчаю.
— Отец мой повелел распространить на все московские полки новые экзерциции с байонетами французскими, названными мною штыками. Отчего же только Бутырский полк упражняется?
— Потому что ситуация острая.
— Не понимаю.
— В Преображенском, Семеновском и Лефортовом полках особая благодать. Полковники нарочито солдат не гоняют, давая им роздых и возможность приработком положение свое укрепить. Чтобы поднять их верность. Оттого приказ государя
— Ясно…
— Не веришь?
— Мыслю — на что-то такое и рассчитывают Милославские. Не так ли? Неужели начали прикармливать солдат?
— Слава Богу до этого пока не дошло. Но офицеров — да, прикармливают. Оттого те и не рвутся выполнять приказ отца твоего. Заодно набивая себе доброе отношение солдат. Дескать, заботятся о них и лишний раз не тревожат.
— А ты отчего так не делаешь?
— А солдаты и так знают, что я о них забочусь. За столько лет службы уже доказал. И ежели требую упражняться, значит то для чего-то надобно. Причем остро надобно. По-пустому ведь я их никогда не тревожу.
— Смотри — эти выборные от четырех полков стрелецких: Федора Колзакова, Ивана Черного, Афанасия Чубарова и Тихона Гундертмарка. Так?
— Так.
— В Москве стоят Лефортов, Бутырский, Преображенский и Семеновский полки. Самые крепкие пехотные полки во всей армии моего отца. Раз на раз им в поле не тягаться. Верно мыслю?
— Верно.
— На что расчет Милославских? Не понимаю.
— Говорят, что иные выборные идут, уже из Севска, Брянская и Белгорода.
— Это точно?
— Не ведаю. Мне на ушко шепнули. Намекнув, чтобы я не рыпался.
— Так вот почему ты стал свой полк усиленно готовить к штыковому бою?
— Да. Если все это правда, то мы можем столкнуться со значительными стрелецкими силами. Как бы не с ними со всеми, разом. Возможно даже не только с ними. Кто знает? Если дела пойдут плохо — постараюсь увести полк. Даже боем, если нужда придавит.
— Хм. Но то — полевая битва. Возможно даже и не битва, а стояние какое. Дабы вывести полки верные моему отцу из Москвы. Вряд ли Милославские хотят уничтожить самые крепкие силы армии.
— Я тоже так думаю. Но как там все сложится — один Бог ведает.
— Значит им потребуются силы для занятия и удержания города.
— А ты забыл кто на тебя покушался?
— Думаешь, они рискнут взять казаков и ляшских шляхтичей?
— Отчего же сразу ляшских? Примут их к себе на службу — вот уже и наши. Да и так мало ли, что ли бедных помещиков? Им не так-то и много нужно пообещать, чтобы смутить верность.
— Вот как… Интересно… Хотя ожидаемо.
— Ожидаемо, — кивнул Гордон. — Так что сам видишь — все весьма неоднозначно. И я бы, если бы стоял в стороне от этих дел, не стал бы даже пытаться гадать кто выйдет победителем. А так…
— А Головин, фон Блумберг и Лим — они понимают, чем пахнет эта история?
— Прекрасно понимают.
— И не готовятся к тому, чтобы в случае чего, прорываться с боями?
— Нет.
— Измена?
— Это иная тактика, — грустно произнес Гордон. — Они не от хорошей жизни дают возможность солдатам приработком положение свое поправить.
— Неужели обрезали снабжение?
— Явно не отказывают, но все что можно затягивают и урезают. Причем шельмецы находят добрые оправдания. Ну и воровство обострилось.
— Федор Юрьевич знает об этом?
— Разумеется. Но, повторюсь, ловки шельмецы. Уже полгода как полки страдают. Не только у стрельцов сложности.
— А ты как выкручиваешься?
— Свои деньги вкладываю. Благо, что пока могу. Иначе бы тоже пустил на приработки солдат.
— Давай так. Я сегодня поговорю с тетей. Возможно что-то мы сможем из своих кошельков выделить. Не обязательно деньгами. С мамой поговорю. На все четыре полка вряд ли хватит, но верных солдат надо накормить.
— Надо. — серьезно произнес Патрик. — А ты не боишься, что остальные полки осерчают?
— Так выдачи эти оформим как поддержку за учебу делу ратному. Они же ими не занимаются.
— Это опасная игра. Такие дела подорвут уважение солдат к их полковникам. А те и так сохраняют лояльность с большими оговорками.
— Думаешь мне не нужно в это встревать и пустить все на самотек?
— Нет, конечно, — улыбнулся Патрик Гордон. — Просто предупреждаю — ситуация и так опасная. Хотя то, что ты готов идти на такой риск, уже хорошо.
— Может быть еще быстрой стрельбе станешь полк учить?
— Толку? Ружей для того годных добрых нет на полк.
— А если я их добуду? Или изыщу средства для переделки имеющихся?
— Тогда и поговорим…
На этом они и расстались. Алексей же в нахохлившемся и раздраженном виде отправился к Патриарху.
— Ты ведь понимаешь, что я не должен вмешиваться? Мы же с тобой обсуждали и не раз симфонию светских, земных властей и духовных пастырей.
— Если план Милославских удастся, то на Москве сядет новый царь: или протестант, или католик. Какая уж тут симфония? Как одному, так и второму православие без надобности. Смекаешь, к чему я клоню?
— Это лишь домыслы.
— Да. Домыслы. Но разве под ними нет оснований?
— Есть. Но я не могу открыто вмешаться. Или ты думаешь, они меня не уговаривали?
— Боишься за себя?
— За церковь нашу православную. Они ведь в случае успеха скормят ее раскольникам. Да и так — в лоне матери-церкви далеко не все довольны делами твоего отца. Он слишком рушит старину. Я-то поддерживаю. Но основа церкви — коллегиальность. Поверь — им хватит влияния вынудить меня занять выгодную им позицию, если я отступлюсь от симфонии.