Бешеный жив!
Шрифт:
- О, да ты еще и любитель холодного оружия!
– спокойно проговорил Бешеный и вдруг резко выпрыгнул.
Прыжок его совершенно ошеломил капитана, который не успел даже хоть как-то на него среагировать. Ударом ноги Бешеный выбил из руки Мелидзе клинок, по замысловатой траектории взмывший вверх, кувыркнувшийся несколько раз в воздухе и через мгновение упавший в раскрытую ладонь Савелия.
- Любишь женщин мучить?
– мрачно спросил Савелий.
- Да пошол ты...
– попытался сохранить достоинство Мелидзе, но в следующий миг его живот обожгла боль.
– Ты чэго, падла? Я ж тэбя порву,
- Хлопотно это, - задумчиво произнес Савелий и вновь взмахнул рукой со стилетом.
- Ой!
– взвизгнул от боли капитан, а пиджак на его груди и животе обагрился кровью.
– Нэ надо, мужык!
– в ужасе взмолился он.
– Скажы, сколко хочеш дэнэг? Толко нэ убивай! Пощады!
- А ты пощадил бедную женщину, когда вы всей бандой ее насиловали?
– спросил Савелий.
- Я нэ насыловал: она сама хотэла этого!
– всхлипнул тот.
- И живот она хотела, чтоб ей резали? И в грудь стилетом тыкать умоляла?
- Она дэнгы должна мнэ, а отдават нэ хотэла!
– вырвалось у него признание.
– Нэ убивай мэня, имэнэм Бога прашу!
– Капитан даже упал на колени перед Савелием.
- Что же ты Бога не вспомнил, когда измывался над вдовой?
– вздохнул Бешеный и добавил: - Ладно, не буду я об тебя руки марать: ты сам себя убьешь!
– Он только обозначил движение в направлении головы Мелидзе, даже ее не коснувшись.
Капитан завизжал, как свинья на бойне, обхватил голову руками, упал и принялся кататься по полу. Савелий протер платком ручку стилета и бросил рядом с Мелидзе.
- Вот тебе лекарство от сильной головной боли!
– не без ехидства проговорил Бешеный и не спеша пошел к выходу.
Превозмогая страшную боль, раскалывавшую голову, капитан схватил клинок, вскочил на ноги, шагнул за незнакомцем, чтобы отомстить пережитые боль и унижение. Но тут его настиг такой дикий болевой шок, что Мелидзе стал биться головой об стену, потом бросился на пол, забыв о том, что его рука сжимает острую сталь. Головная боль действительно исчезла, когда клинок вошел в сердце, как, впрочем, исчезли и все мерзкие мысли из этого подлого мозга...
На следующий день все местные газеты взахлеб смаковали леденящие душу подробности кровавой разборки, в которой "героически погиб бесстрашный капитан Мелидзе, погиб, защищая в неравной схватке с бандитами собственность вдовы Карамышевой..."
Узнав из газет о возмездии, настигшем ее насильников, Александра Семеновна в тот же день вернулась с дочерьми домой, а вечером сходила в церковь, где поставила две свечи: одну поминальную - за покойного мужа, другую - за здравие Серафима, выполнившего свое обещание...
XIV. Тбилисские посиделки
Перенесемся ненадолго в древний и прекрасный Тбилиси, столицу независимой Грузии. Летом в этом городе, расположенном в низине, окруженной горами, всегда было невыносимо жарко и душно. В традиционно аристократическом центральном районе города, называвшемся Ваке, на одной из узких, мощеных булыжником улочек, устремлявшихся ввысь к священной горе Мтацминда, стоял старинный дом, окруженный глухим высоким забором из огромных
Когда-то в давние, уже почти забытые времена интересующий нас дом принадлежал родовитому семейству кахетинских князей, но старший сын-наследник Мераб в конце девятнадцатого века растратил все немалое состояние и в буквальном смысле пустил жену, детей, братьев и сестер по миру.
Как нередко случалось среди не только грузинской, но и, увы, русской аристократии, князь Мераб был завзятым гулякой и картежником. Он оставил свое богатство за покрытым зеленым сукном игорным столом, в карманах музыкантов, зурначей и скрипачей, в кошельках расторопных, услужливых, плутоватых духанщиков, в заведениях которых князь, особенно после крупных проигрышей, обязательно кутил с большой компанией все ночи напролет.
Огромные долги вынудили князя взять деньги под залог дома у ростовщика-еврея. Вернуть долг Мераб, естественно, в оговоренные сроки не мог, и дом перешел во владение к ростовщику, который, будучи стариком мудрым и осторожным, в этом доме жить не рискнул, хотя он ему очень нравился. Но ростовщик, да еще еврей, в самом аристократическом районе Тбилиси - о таком шаге и думать-то было небезопасно!
Однако старый лис Мойше свою выгоду не упустил и благополучно продал этот дом за сумму, ровно вдвое превосходящую долг непутевого князя, богатому армянскому купцу, которого сегодня именовали бы предпринимателем. Тот сделал огромное состояние на нефтяных промыслах в Баку. Армянин, в свою очередь, был человек ушлый и всегда знал, какой и откуда ветер подует: уже в феврале семнадцатого года, не дожидаясь установления советской власти в Закавказье, он перевел основные капиталы во французские банки, а летом того же года отбыл во Францию и сам хозяин, сопровождаемый многочисленным семейством.
Какое-то время дом стоял бесхозным. Потом его постепенно стали осваивать партийные и советские руководители, но они в нем надолго не задерживались, как и вообще на этой грешной земле, по хорошо известным причинам.
Довольно долго в доме прожило семейство знаменитого и талантливого врача, пользовавшего руководителей Советской Грузии. Вскоре после обретения независимости врач, уже глубокий старик, скончался, а никогда не дружившие между собой его дети, не сумев разумно поделить семейное гнездо, где выросли, продали дом богатому еврею-теневику, который в условиях новой рыночной экономики, как джинн из бутылки, оказался на поверхности. Через несколько лет новый владелец без шума отбыл в Израиль, оставив просторную двухэтажную достопримечательность одиноко ветшать.
В Тбилиси жизнь веками протекала на улицах, соседей уважали и ценили наравне с ближайшими родственниками, активно вовлекая их во все семейные мероприятия - юбилеи, свадьбы, поминки. Жители соседних домов гадали, кому же теперь принадлежит дом, ставни которого днем и ночью были наглухо закрыты.
В один прекрасный день в доме начался ремонт, причем велся он людьми восточной внешности, не говорившими по-грузински. Люди эти смотрели угрюмо и даже между собой почти не разговаривали, что было дивом для словоохотливых и общительных тбилисцев.