Бесконечная война

Холдеман Джо

Аэропорт ничего особенного не представлял - таких больших, конечно, мне еще не приходилось видеть, но конструкция была обычной: центральное здание вокзала походило на ступицу гигантского колеса, от него множество монорельсовых дорог вели к расположенным в километре или около того от центрального здания вспомогательным терминалам, где совершалась посадка и высадка пассажиров. Но наш чоппер приземлился прямо на поле рядом со стратолайнером, идущим в Швейцарию. Мы шли по коридору, который охрана расчищала среди восторженной толпы встречающих.

Думаю, имея в запасе миллиарды ничегонеделающих, собрать такую толпу труда не составляло.

Я боялся, что опять придется терпеливо выслушивать чьи-нибудь речи, но мы поднялись сразу на борт лайнера. Стюарды и стюардессы угощали нас сандвичами и напитками, пока поле очищали от посторонних. Просто слов нет, какой вкус у сандвича с цыпленком, после двух-то лет на дерьмовой сое, а про холодное пиво и говорить нечего.

Мистер Ойуккви объяснил, что мы направляемся в Женеву, в резиденцию ООН, где нас сегодня вечером будет приветствовать Генеральная Ассамблея. Будет глазеть на нас, скорее, подумал я. Он сказал, что родственники большинства из нас уже находятся в Женеве.

Пока мы набирали высоту, я обратил внимание, что вода в Атлантике кажется неестественно зеленой, и решил позже спросить стюардессу. Но тут все стало ясно - мы пролетели над океанской фермой - я не знал, на какой высоте мы находимся, и не мог оценить ее размеры - четыре больших плота двигались цепью, оставляя за собой полосы чистой голубой воды, которые постепенно исчезали, затягиваясь зеленью. Еще до посадки мне удалось узнать, что плоты собирают какой-то вид тропической хлореллы, ею откармливают скот.

Женева тоже представляла собой здание-город, похожее на Джексонвиль, но поменьше размерами. Возможно, окружавшие ее настоящие горы создавали такую иллюзию. Внешние стены и крыша были покрыты снегом. Было очень красиво.

Сквозь вихри снежинок - как здорово оказаться под открытым небом! мы перешли из лайнера в чоппер, он доставил нас на крышу города, потом мы спустились лифтом, проехали на движущейся дорожке, снова спустились на лифте, снова дорожка, потом уже нормальный коридор и вот мы на Трансштрассе 281-В, комната 45 - указано было на адресной карточке в моей руке. Мой палец задержался у кнопки звонка, я вдруг оробел.

Я уже свыкся с мыслью, что отца больше нет на свете - подобного рода информация была приготовлена для нас на Старгейте - и меня куда больше волновала сейчас перспектива увидеть маму, которая стала вдруг восьмидесятичетырехлетней. Я едва не рванул в сторону, чтобы отыскать местный бар и слегка приглушить чувства, но решил идти напролом и нажал кнопку.

Дверь тут же открылась. Мама постарела, но внешне почти не изменилась, только больше стало морщин и волосы были совсем седые. Мы посмотрели друг на друга и обнялись и мне стало удивительно хорошо, что я так рад снова ее видеть.

Она взяла у меня шапку и проводила в гостиную номера, и тут я встал на пороге, как вкопанный: там стоял мой отец, он улыбался, но лицо

серьезное, в руке - неизменная трубка. На мгновение я послал проклятье армейским растяпам, неправильно меня информировавшим, но тут же понял, что это не мог быть мой отец, что таким я видел его еще в детстве.

– Майкл? Это ты, Майк?

Он засмеялся.

– А кто же еще, Уилли?

Это был мой младший брат, теперь уже солидный мужчина среднего возраста. Последний раз я видел его в 1993 году, когда я закончил колледж. Ему было тогда шестнадцать, через два года он был уже на Луне в составе программы ИСООН.

– Ну, как Луна, надоела?
– спросил я, пожимая руку брату.

– Э? Нет-нет, Уилли, я теперь каждый год на месяц-другой возвращаюсь на "большую землю". Теперь не то, что раньше.
– Когда его завербовали, человек получал право только одного проезда назад - в случае, если рассчитывал на это; топливо стоило слишком дорого для ежегодных отпусков.

Мы все трое уселись вокруг мраморного кофейного столика, и мама предложила мне сигарету.

– Все так переменилось, - сказал я, прежде чем они смогли спросить что-нибудь про войну.
– Расскажите мне, как вы живете, расскажите обо всем.

Брат замахал руками и рассмеялся:

– Однако, длинная будет история. У тебя как, пара недель в запасе имеется?
– Он явно еще не решил, какого тона придерживаться со мной. Что я ему, племянник или как? Во всяком случае, я уже не старший брат.

– Майкла можешь не спрашивать, по крайней мере, - сказала мама.
– Все селениты разбираются в жизни на Земле не больше, чем девственницы в поцелуях и прочем.

– Ну, мама...

– Огромный энтузиазм и никакого опыта.

Я закурил сигарету, у нее был странный сладкий привкус, и глубоко затянулся.

– Луняне каждый год по пять недель проводят на Земле. Половину времени они тратят на советы, как земляне должны вести дела.

– Возможно. Но остальную половину времени мы просто наблюдаем. Объективно.

– Ага, вот и любимое словечко нашего Майкла - "объективно", - мама откинулась на спинку кресла и улыбнулась.

– Мам, ты же сама понимаешь... Черт, оставим. Уильям сам разберется, у него еще жизнь впереди.
– Он выпустил облачко дыма, я заметил, что он курит не затягиваясь.
– Расскажи нам лучше о войне. Я слышал, ты был в настоящем бою с тельцианами. Лицом к лицу.

– Да, было. Ничего особенного.

– Ага. Я слышал, они трусы, - сказал Майкл.

– Да я бы не сказал... так.
– Я потряс головой, собирая мысли. Марихуана нагоняла на меня сон.
– Похоже, они просто не понимали, в чем дело.
– Это было как в тире - они выстроились в линию, мы их подстреливали.

– Как же это?
– сказала Ма.
– А передавали, что у вас убито девятнадцать человек.

– Девятнадцать человек убито? Это неправда.

– Я не помню сейчас точно.