Бесконечное настоящее. Правдивая история о любви, счастье и болезни Альцгеймера
Шрифт:
Уже через несколько минут он озадачил меня своей проблемой выбора – что лучше: продолжить учебу или заняться поиском работы. Потом он прервался и попросил меня немного подождать, и я воспользовался моментом, чтобы переставить компьютер на фортепьяно.
Джорджия тем временем быстренько приготовила отличный холодный ужин, но мое нервное напряжение дало о себе знать, и внезапно меня одолел приступ чихания. Никакой аллергией я не страдал, но иногда такое случалось. Это было довольно необычно, но если я чихал один раз, то следом еще одиннадцать. Не знаю, от чего это зависело и в чем была причина. То же самое происходило и с моей мамой.
На первый чих никто не среагировал. На второй моя жена немного подняла бровь. На третий я увидел, что Танкреди и Джорджия обменялись насупленными взглядами, тяжко вздыхая. На четвертый чих сын вскочил на ноги, в бешенстве отодвинув стул.
– Папа! Можно узнать, почему ты чихаешь столько раз?
– Не «столько», – ответил я, – а двенадцать, как двенадцать подвигов Геркулеса. И ты прекрасно знаешь, что никакое лекарство тут не поможет. Поэтому зря так злишься!
– Попробуй хотя бы чихать через равные интервалы времени, – вступила в разговор Джорджия, естественно принимая сторону сына.
Я удивленно посмотрел на нее, не веря своим ушам.
И в тот момент, когда я уже был готов чихнуть в седьмой раз (то есть уже прикрыл глаза, слегка закинул голову назад и принял немного глупое выражение лица человека, который готовится чихнуть), Танкреди и Джорджия в унисон закричали:
– Хватит уже! Это невозможно!
– Но я же не могу контролировать мои чихи! – попробовал было защититься я, но не успел закончить предложение, прерванный самым громким чихом, чуть было не свалившим меня со стула.
– Папа, хватит уже! – отрезал третий голос.
Я в смятении оглянулся по сторонам, не понимая, откуда он доносится. Это был голос Лоренцо из «потустороннего мира» компьютера – он был онлайн и как камера внутреннего наблюдения следил за разворачивавшейся перед его глазами сценой. Сын тоже считал, что я неправ.
– Лорэ, и ты туда же? – обратился я к сыну плаксивым голосом, умышленно произнося эти слова на диалекте.
Вокруг лица Лоренцо было что-то наподобие пыльного ореола. Не знаю почему, но связь по скайпу всегда была какой-то неадекватной, на что Лоренцо замечал: «Папа, пора бы уже сменить технику. Тебе следует обновиться, хотя бы попытаться стать смарт». Я кивал головой в знак согласия, делая вид, что не понял его тонкого намека (в переводе с английского «смарт» означает «умный»). По крайней мере, я знал, что словосочетание «стать смарт» можно интерпретировать двояко.
Мы попрощались, потому что я почувствовал, что у меня снова чешется нос. Встав из-за стола, я вышел из комнаты, чтобы закончить серию чихов в другом месте, один на один с самим собой. Коллективный протест родственников, особенно слово «Хватит!», прозвучавшее в унисон, заставил меня задуматься: это был явный сигнал, что уровень нервного стресса в семье достиг той критической отметки, когда его уже нельзя было оставлять без внимания.
Позже в тот вечер я удобно устроился в кресле рядом с кроватью мамы в ее спальне. У меня уже вошло в привычку спать здесь, чтобы не терять ее из виду. Я соорудил себе подставку для ног и закутался плотнее в старый плед. Наверное, в этот момент я походил на Ганса Касторпа из «Волшебной горы», сидящего на террасе санатория «Берггоф», также закутанного в плед… А может быть, я просто был похож на старого шамана, в гордом одиночестве и холоде ночи охранявшего духов своих предков.
Через
– Папа, прости меня, прости, пожалуйста! Не переживай, ты навсегда останешься моим любимым родителем в резерве!
– Ах… Спасибо, – вздохнул я, улыбаясь.
Я поцеловал сына, и он, довольный собой, отправился спать в свою комнату, подпрыгивая на ходу.
Глава 3
Секрет смысла жизни
Дай каждому дню шанс стать лучшим днем твоей жизни.
Единственным, кто в конце концов осмелился открыто со мной разговаривать, стал мой внук. Мой второй внук, если я правильно помнила, что у меня их было двое.
Он вошел в комнату, сел на подлокотник моего кресла и с наглостью, присущей исключительно детям, задал вопрос:
– Бабушка, а почему ты пытаешься убить моего папу?
Я потеряла дар речи.
Ужасно, когда пожилой человек оказывается в неловком положении перед ребенком. Именно поэтому, чтобы хоть как-то разрядить обстановку, я засмеялась. И зачем только я это сделала… Я поняла, что допустила фатальную ошибку, ясно ощутив, что дальнейшая жизнь может очень усложниться. Сам факт, что я засмеялась без явной причины, укрепил мою уверенность: я сошла с ума. Даже то, как он на меня смотрел, подтверждало мои подозрения. В конечном счете все вокруг меня постепенно пришли к такому же выводу, кто по одной причине, кто – по другой.
Я знаю, что понимание – всегда непростое дело. Ну а самая большая трудность – составить объективное суждение о человеке, суметь понять, что он действительно чувствует. И если научиться быть предельно честным с собой, можно быть уверенным в том, что, когда будет казаться, что с вами что-то неладно, в девяти случаях из десяти это так и будет. Как бы то ни было, наглые детские вопросы гораздо лучше, чем неловкое молчание тех, кто интересуется нами только из любопытства, заполняя одиночество шаблонными фразами, взглядами, полными подозрения, а не любовью.
Только те, кто ничего не боятся, могут жить рядом со страдающим человеком. Если смелости недостаточно, лучше сразу встать и уйти. Ведь если в жизни мы делаем что-то наполовину, вред от этого получается двойной.
Вполне возможно, я тоже сбежала бы, но, к сожалению, сделать этого не могу. Даже в сто лет я не перестану быть в первую очередь матерью. Женщины имеют право на старение, матери не стареют никогда.
Старение – это каприз, который мать не может себе позволить.
Если бы моим детям вдруг понадобилась помощь, даже просто поплакаться в жилетку своей старой маме, которая, может быть, даже и не понимает половину того, что ей говорят, я хотела бы присутствовать. Иначе это стало бы полным поражением в моей жизни.