Бесплатных завтраков не бывает
Шрифт:
Когда с этим было покончено, я дал отмашку Стерлингу, и мы вышли из кабинета, направившись к двери, которую я не заметил в прошлый раз. Очевидно, именно через нее попадали парочки во внутренние апартаменты. За портьерой начинался коридор, который, по словам Стерлинга, вел к туалетным комнатам — там были и душевые, и ванны, и сауны и все прочие услуги, которых так жаждала душа посетителя, явившегося в «Страус» в одиночку. За особую плату его казенной части уделялось повышенное внимание.
Но мы свернули налево и вошли в дверь с табличкой «Только для членов клуба». Дверь Стерлинг тотчас за нами запер. Лестница без перил уходила во тьму.
— Ну и что же
— Большинство членов клуба, — поправил его Стерлинг, — которые пользуются «преисподней», никакие не «голубые».
— Ну да? А какие же?
— Вроде меня, — ответствовал Стерлинг скорбно.
Остаток пути мы проделали в молчании, двигаясь медленно, чтобы не сверзиться со ступенек — перил-то не было. Наконец мы оказались в бетонном подвале — он был тускло освещен и тяжелыми темными портьерами перегорожен на «комнаты». Все это напоминало не очень богатые декорации: в одном закутке стоял трон, в другом — четырехспальная кровать, застеленная шелковым в кружевах бельем, третий был похож на скромную кухню. Вот только огромное количество цепей ни в тронном зале, ни в спальне, ни на кухне было вроде бы ни к чему. Я удивленно взглянул на Стерлинга, а Хьюберт спросил:
— Ч-что же, ч-черт возьми, здесь п-происходит, Билли?
— Это... Это — часть нашей службы. Это все Мара придумала. За это хорошо платят... Тут всем заправляет она...
Мы замедлили шаги, пробираясь по этому лабиринту и слушая объяснения Стерлинга. Марина «преисподняя» была особым клубом: завсегдатаи платили от пятисот долларов до нескольких тысяч в неделю, получали ключи, полную свободу являться сюда в любой день, со вторника до субботы, за исключением национальных праздников. Являться и подвергаться разнообразным издевательствам по выбору Мары.
Поначалу они играли в эти игры с оглядкой, боясь газетных разоблачений. Потом одному из ценителей утонченных удовольствий ненароком сломали ребро. О клубе стало известно. За три дня клиентура удвоилась.
Ко всему этому я, честно говоря, был не готов. Мы шли и шли, отдергивая плотные портьеры, и обнаруживали мужчин — связанных, прикованных, с заткнутыми ртами, с завязанными глазами, перебинтованных. У большинства из заднего прохода торчали какие-то жуткого вида затычки. Один счастливчик был весь залит мочой — мощная струя ее низвергалась откуда-то сверху, но как ни высовывал он язык, поймать ее ртом не мог. Мы встретились с ним глазами, и я не увидел в них ни стыда, ни смущения — одно только нетерпеливое ожидание. Он ждал Мару и, поняв, что это не она, отвернулся и возобновил свои тщетные попытки дотянуться до желтой струи, заливавшей бетон. Ошейник при каждом новом рывке все сильнее врезался ему в шею, грозя удавить любителя острых ощущений. Стерлинг задернул портьеру, и мы двинулись дальше.
Мару мы нашли на «псарне» в окружении семерых абсолютно голых мужчин, на которых не было ничего, кроме кожаных шлеек и воткнутых в соответствующие места затычек. Вся свора рвалась с цепи. Они не могли нас не заметить, но вниманием своим не удостоили. Спиной к нам с кучерским бичом в поднятой руке стояла та, с кого все и началось. Это была она, Мара, невинная, нежная и трогательная невеста Карла Миллера. Она дразнила семерых псов в человеческом обличье, а те блаженно улыбались.
Волосы ее оказались именно того золотистого оттенка, какими я их воображал. Приятно всегда попадать в точку, правда? Она стояла, чуть покачиваясь на немыслимо высоких каблучках доходивших до щиколоток ботиночек, однако вполне устойчиво. Ну, разумеется, необходимый
Мара пританцовывала перед своей сворой, маня и дразня тем, что было ее дворняжкам недоступно. За эту недоступность песики и платили немалые деньги. Они стояли на четвереньках и пожирали ее глазами, поворачивая головы из стороны в сторону насколько позволяли ошейники и затычки. Время от времени вспыхивали мелкие стычки и легкая грызня: один прыгнул на другого, повалил его на пол и откусил тому кусочек уха. Хлынула кровь, которая, судя по состоянию стен и пола, была тут не в диковинку. Со своими тявкающими и поскуливающими клиентами Мара обращалась строго:
— Ну! Сколько раз вам повторять: будьте умницами! Ведите себя как полагается! Сколько раз? — Она шагнула ближе, стегнув своим бичом каждого из жавшихся к ее ногам человеко-псов. — Ну? Сколько раз вам твердить одно и то же? Плохо! Плохо себя ведете! Никуда не годится! Все! Вы — самые скверные псы на свете! Сейчас уйду от вас, оставайтесь тут без меня, может, осознаете свою вину! Ухожу от вас! Но если попросите как следует, поскулите и полаете, я, может быть, вернусь... Ну? Поскулите?
И семерка повиновалась, заполнив бетонный подвал ужасающим воем, который исходил словно из самой утробы этих подхалимов. Даже вчуже слушать этот скулеж было постыдно и унизительно, однако на губах Мары заиграла улыбка — впрочем, исчезнувшая в тот самый миг, когда укротительница обернулась и увидела нас.
— Уильям? Что вам здесь надо?!
— Не сердись, Мара... Милая... Я должен был... Эти джентльмены...
— Они могут подождать. Ах ты мерзкий головастик! Посмотри, ты огорчил моих собачек! Будешь наказан!
— Мара!..
Но свистнул бич, и на щеке Стерлинга появилась кровоточащая полоска.
— Молчать! Тебе никто не разрешал открывать рот! Снимай штаны!
— Мара, прошу тебя!..
Она занесла руку.
— Штаны, я сказала!
Стерлинг расстегнул пряжку ремня, проворно спустив брюки и трусы до колен. Припав к полу, он выпятил зад, чтобы Маре было удобней производить экзекуцию. Она начала стегать его, а Хьюберт в ту же минуту захохотал.
— Замолчи! — приказала она, остановившись.
Но Хьюберт, держась за живот, уже не владел собой, хохоча все громче. Мара повысила голос:
— Замолчи, я сказала!
— О-о-ох, не могу, умру сейчас!! Ах-ха-ха-ха-а! Ой, уморили совсем. О-ох, Боже мой... Ах-ха-ха! Извините, сударыня... Это вы мне?
— Тебе, тебе, пакостная тварь! Убирайся отсюда вон! Сию же минуту! Тебе здесь не место! Уильям, встань и выбрось этого мерзавца вон!
Стерлинг начал подниматься с бетонного пола.
— Мара, ты не поняла, — бормотал он. — Они все знают. Знают про Карла, про Джеффа. Им все известно... Наконец...
Мара недоверчиво уставилась на нас с Хью. Но ореол богини подземного мира, окружавший ее, стал блекнуть и гаснуть, и перед нами оказалась просто потаскуха и воровка, которая и развела всю грязь, забрызгавшую стольких людей. Однако она быстро овладела собой и попыталась отвернуться от неотвратимо надвигавшегося на нее:
— Я верю Уильяму. Он всегда отвечает за свои слова. Он бы так не перепугался из-за пустяков. Так в чем все-таки дело? Вы хотите взять меня?