Бесплодная земля / Waste Land
Шрифт:
ВИВЬЕН. Правда? Надеюсь, он объяснил, что я стираю их и почтой отправляю обратно.
ПАУНД. По мне логично. Королева Виктория всегда крала мыло Подождите. Это Генри Джеймс? Господи, я думал, он умер. Я должен поговорить с ним до того, как его сюжет застынет. Мистер Джеймс? Генри? Хэнк?
(Уходит).
ВИВЬЕН. Так я тебя раздражаю? Своими выходками?
ЭЛИОТ. Нет. Разумеется, нет.
ВИВЬЕН. Ты знаешь, что раздражаю. Вывожу из себя. Когда сделала колесо на поле для крокета Оттолайн Моррелл ты посмотрел на меня так, словно я только что насрала на ковер.
ЭЛИОТ. А почему ты все это проделываешь?
ВИВЬЕН.
ЭЛИОТ. Сожалею, что мои друзья не соответствуют твоим стандартам.
ВИВЬЕН. То есть ты сожалеешь, что я не соответствую их.
ЭЛИОТ. Не говори мне, что я хочу сказать. Я – поэт. И не знаю, что хочу сказать, пока не услышу, что говорю. Господи Иисусе? Ну почему каждый наш разговор превращается в битву?
ВИВЬЕН. Ты прав. Давай не будем ссориться. Обними меня, поговори со мной, и мы забудем все о других людях. (Приходит в его объятья, прижимается спиной к груди). Расскажи мне о загадочном городе Сент-Луисе.
ЭЛИОТ. Почему бы тебе не поехать со мной и не увидеть все своими глазами?
ВИВЬЕН. Чтобы меня осудила еще и твоя семья, так?
ЭЛИОТ. Да. Таков план. Ты даже сможешь споткнуться о мумифицированные останки одного или двух ковбоев.
ВИВЬЕН. Нет, благодарю. Океан кишит немецкими субмаринами. Оставайся здесь и обнимай меня. Какое у тебя самое лучшее воспоминание детства? Когда ты уже засыпаешь, что крутится у тебя в голове?
ЭЛИОТ. У нас был большой дом, с множеством комнат и мест, где я мог спрятаться.
ВИВЬЕН. Тебе нравилось прятаться.
ЭЛИОТ. Да. Нравилось.
ВИВЬЕН. До сих пор нравится.
ЭЛИОТ. Возможно.
ВИВЬЕН. И каким было твое любимое место?
ЭЛИОТ. В саду, в глубине, стена отделяла его от школы для девочек, которую субсидировал мой дед. Я слышал голоса девочек на площадке для игр. В стене была дверь. И у меня был ключ. Вечерами, когда девочки расходились по домам, я брал ключ, вставлял в замочную скважину, поворачивал, открывал дверь, проходил на пустую игровую площадку, а потом в дом. Бродил по коридорам и комнатам. Такое странное возникало чувство, будто дом населен призраками этих девочек. Я чувствовал их присутствие вокруг меня.
ВИВЬЕН. Тебя это возбуждало. Проникновение в запретное место. Совсем, как секс.
ЭЛИОТ. Нет, я так не думаю. Хотя, да.
(Нежно гладит ее по волосам).
ВИВЬЕН. Мы любим друг дружку. Действительно, любим.
ЭЛИОТ. Разумеется, любим. Просто мы выводим друг дружку из себя. Умственно и физически. Может, у нас аллергия друг на дружку.
ВИВЬЕН. Я чувствую, что не могу ухватиться за тебя, потому что ты весь слеплен из литературных цитат, обрывков дешевой музыки, застрявших у тебя в голове,
ЭЛИОТ. Так работает голова поэта, связывает образы, вроде бы никоим образом не связанные, несовместимые фрагменты, которые могут оказаться рядом лишь волею случая, внезапно открывает что-то важное там, где никто, движущийся по тропам логики, важного не видел вовсе. Словно тасуя карты таро. Хотя о картах таро я ничего не знаю.
ВИВЬЕН. Но ты знаешь. Я видела, как ты раскладываешь карты таро, думая, что я сплю. Почему ты этого стыдишься? Ты всегда прикидываешь, будто знаешь то, чего не знаешь, и не знаешь того, что знаешь. Не могу сказать, что более самонадеянно. Тебе надо больше походить на Джойса, который думает, что знает все.
ПАУНД (дважды нажимает на гудок-грушу и выезжает на велосипеде, с большой коричневой коробкой в корзине на руле). Джойс знает все. По крайней мере, все, что ему необходимо знать. Как выяснилось, Генри Джеймс действительно мертв. Я надеюсь, чтение моих стихов не внесло свою лепту. Я мог поклясться, что это он, но принял за него старую женщину из Шрусбери, которая теперь убеждена, что я сексуальный маньяк. Она уже вытащила свисток, чтобы призвать констебля, вот я и конфисковал этот велосипед, чтобы обеспечить отход. (Протягивает ЭЛИОТУ посылку). Когда увидишься с Джойсом в Париже, передай ему это от меня. Он настроен абсолютно критично к путям развития литературы двадцатого века. (Уезжает, нажимая на гудок-грушу). Дорогу! Сейчас рванет!
(Играет французский аккордеон, на старой заезженной пластинке. Появляется ДЖОЙС. Ресторан в Париже).
ЭЛИОТ. Мистер Джойс, передаю вам привет от нашего друга Эзры Паунда. Мы с ним согласились в том, что «Улисс» – самое важное литературное достижение двадцатого века.
ДЖОЙС. Да, но с другой стороны, конкуренция не столь велика, так?
ЭЛИОТ. Я даже сожалею, что прочитал вашу книгу. Для писателя едва ли не самое опасное – великое произведение современника. Вы так не думаете?
ДЖОЙС. Я вам скажу, когда прочитаю хотя бы одно. А что у вас с собой? Надеюсь, не бомба?
ЭЛИОТ. Это посылка от Эзры. Он настоял, раз уж я ехал в Париж, чтобы я передал ее вам.
ДЖОЙС. Что ж, давайте поглядим. Он опубликовал что-то из моего? Весьма маловероятно, учитывая, что англичане отказываются признать, что справляют физиологические потребности, не говоря уже о том, прости Господи, что занимаются сексом. (Открывает посылку). Но, если честно, кому захочется заниматься сексом с англичанами. Их женщины выглядят, как лошади, поэтому можно понять, почему представители высших классов предпочитают других домашних животных. (Вытаскивает комки коричневой бумаги). И что тут? Надеюсь, не кот. Эзра всегда кормит бродячих котов. Как я понимаю, они ходят за ним, как… (Заглядывает в коробку). О! (Достает пару поношенных коричневых сапог очень большого размера). А-а-а-а-а-а-а! (Оба смотрят на сапоги). Что ж, это… интересно.