Беспощадные клятвы
Шрифт:
Она вздрагивает, когда я ввожу в нее третий палец и провожу большим пальцем по ее клитору, нащупывая ритм, который, как я знаю, ей нравится.
— Мне больше нравится, когда ты меня трогаешь, — шепчет она, откидывая голову на подушку. Я чувствую, как она обхватывает мои пальцы, как нарастает ее оргазм, когда я прижимаю к ней руку так, как хотел бы, чтобы она наполнилась моим членом прямо сейчас.
— Я никогда не хочу прекращать заставлять тебя кончать, — бормочу я ей на ухо, моя вторая рука скользит вверх, чтобы подразнить и побаловать один из ее сосков, пока она извивается подо мной, учащенно дыша.
— Я не хочу, чтобы ты останавливался, — стонет она. — Пожалуйста, не останавливайся…
— Не остановлюсь. В следующий раз мой язык заставит тебя кончить вот так. — Я впиваюсь зубами в мочку ее уха, засасывая ее между губами. — Тебе бы это понравилось, Фелисити? Я буду сосать твой клитор, пока буду трахать тебя пальцами… как… вот так…
При каждом последнем слове я сильно напрягаюсь, мой большой палец быстро и сильно перекатывается по ее клитору. Я чувствую, как она отталкивается от моей руки, ее рот открывается в крике удовольствия, когда ее возбуждение выплескивается на мои пальцы, ее киска сжимается вокруг меня, когда она кончает на мою руку с долгим, бездыханным стоном, который оставляет ее дрожащей, когда она выгибается и извивается от моих прикосновений.
— Я начинаю бояться, что мне придется покинуть это место, — пробормотал я, слегка целуя ее шею, когда освободил свои пальцы от ее пальцев. Она прижимается ко мне, ее рот находит мой, ее рука прижимается к моей груди, и она целует меня сладко и медленно.
— Мы пробудем здесь какое-то время, я думаю, — тихо говорит она. — В последний раз, когда я разговаривала с Николаем и Тео, они все еще ждали подходящего момента, чтобы сделать шаг. Думаю, у нас есть время.
Время для чего? Хочу спросить я, но не спрашиваю, поскольку снова целую ее. Ответ может быть любым — время насладиться друг другом, прежде чем нам придется разойтись, время насытиться друг другом, время вспомнить причины, по которым мы не должны были делать этого с самого начала… Я не хочу ничего из этого. Чего я хочу, так это больше времени с ней, времени даже после того, как мы уедем отсюда, времени, чтобы мы жили вместе, узнавали друг друга и выясняли, как сделать так, чтобы это работало так, чтобы мы оба были счастливы. Я боюсь, что она не чувствует того же самого… Я не хочу этого знать. Не сейчас.
Не сейчас, когда она в моих объятиях, ее рука скользит вниз, чтобы снова обхватить меня, ее тело прижато к моему. Не сейчас, когда впереди столько удовольствия, столько близости, все то, чего я так долго жаждал с ней и наконец получил.
Это не должно закончиться. И все, что я могу сделать, пока она целует меня, а я таю в ней, это надеяться, что есть хоть малейшая возможность, что это не должно закончиться вообще.
23
АША
Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. На три дня мы с Финном потерялись друг в друге. Мы стараемся не сдаваться каждый раз, когда нам этого хочется, оба мы, как я вижу, все еще чувствуем, что должны сдерживаться, что мы должны продолжать пытаться сохранить ту дистанцию, за которую я боролась вначале. Но это всегда проигрышная битва. Мы открылись друг другу, и ничто не может помешать нам наслаждаться этим в полной мере.
В те моменты, когда Финн пытается затронуть тему будущего, я заставляю его замолчать поцелуями, и это делает невозможным не пойти дальше. Я не хочу говорить о будущем, о возможности того, что будет дальше, когда мы уедем, о том, уеду ли я из Чикаго и, если уеду, поедет ли он со мной. Я не хочу думать ни о чем из этого, потому что это поднимает слишком много вопросов, на которые я не готова ответить.
Особенно с учетом того, как он заставляет меня чувствовать себя.
Сон в одной постели делает невозможным сопротивление друг другу. Долгое время я думала, что не хочу никого видеть в своей постели, старалась никого не приводить домой, наслаждалась пространством, которое принадлежит мне и только мне. Но теперь, с Финном, я задаюсь вопросом, смогу ли я когда-нибудь снова быть счастливой, засыпая в одиночестве. Каждую ночь с той первой ночи, когда мы поддались нашему желанию, я засыпала в его объятиях, прижавшись к изгибу его тела, или положив голову на его широкую грудь, а он обхватывал меня руками, в безопасности и защищенности.
Я хочу, чтобы так было и впредь, и это пугает меня и радует в равной степени. Я никогда не думала, что у меня снова будет это, но теперь, когда оно у меня есть, я не представляю, как мы сможем это сделать. И, обретя его, я не хочу потерять его снова.
Я не сомневаюсь, что теперь все в доме знают, чем мы занимаемся. Меня это не смущает, мы не делаем ничего плохого, а охранники, по крайней мере, стараются тактично не привлекать к себе внимания. Мы получаем намеки на то, что происходит за пределами хижины, когда выходим поесть: глава охраны Тео специально сообщает Финну, что замышляют Тео и Николай. Как нам рассказали, они предприняли одну попытку преследовать Матвея, но несколько их людей были убиты, а Матвей удалился в другое место за пределами Чикаго, в особняк, который хорошо охраняется. При всем отсутствии связей у него нет недостатка ни в деньгах, ни в мускулах, чтобы их подкрепить.
К моему облегчению, Финн не скрывает от меня, что происходит. Тео держит его в курсе дела, и, судя по тому, что он ему рассказывает, Матвей задействовал свои связи среди некоторых мелких организаций города, новичков, тех, кто не добился успеха, которого хотел или считал, что заслуживает, тех, кто обижен на семьи Василева, Макнил и Манчини за их успех в управлении преступным миром этого города.
— Они возмущаются так же, как Матвей, — говорит мне Финн, когда мы ужинаем однажды вечером после разговора с Тео, накручивая макароны на вилку. — Они считают, что заслуживают большего, чем они сами. У Лилианы, жены Николая, отец был таким же. Матвей ставит себя их лидером, пытается объединить их под своим руководством в надежде, что вместе они смогут добиться того, чего не смогли добиться в одиночку. Очевидно, что на ошибках Нарокова они не научились. Но они работают над тем, чтобы избавиться от тех, кто несет ответственность за угрозы, если потребуется. Тео и Николай займутся этим, и они поговорили с главой мафии, доном Манчини. Бояться нечего.
Я знаю, что он пытается меня успокоить, но день сменяет день, и трудно не чувствовать беспокойство и тревогу, я знаю, что Финн начинает чувствовать то же самое, хотя мы оба слишком легко отвлекаемся друг на друга.
— Я чувствую себя виноватым, — говорит мне Финн, ложась в постель рядом со мной. — Я должен помогать Тео. А вместо этого я здесь, выздоравливаю, мне даже трудно расстраиваться из-за этого, потому что я здесь, с тобой. Я бы предпочел проводить день за днем в твоих объятиях, вместо того чтобы заниматься стратегией и преследовать Котова, даже несмотря на то, что, если его уничтожить, ты будешь в большей безопасности. Это эгоистично с моей стороны. — Он проводит пальцами по моим волосам, проводя ими по шее. — Я никогда раньше не испытывал таких чувств, Фелисити, — мягко говорит он. — Я никогда не хотел кого-то так сильно, что все остальное казалось бессмысленным, даже работа, на которую я потратил всю свою жизнь, пытаясь доказать, что способен делать ее хорошо. Ты завладела всем. Ты заставляешь меня хотеть…
Я целую его, прерывая все, что он собирался сказать дальше, чувствуя, как он становится податливым под моими руками, прислоняясь ко мне с той потребностью, которая всегда так близко к поверхности. Я знаю, чего он хочет, потому что я тоже этого хочу.
У меня нет ответа ни для одного из нас.
После этого мы засыпаем в объятиях друг друга, измученные и довольные моментом. И тут меня пробуждает от мертвого сна звук, который я, к сожалению, теперь знаю слишком хорошо.
Поначалу я надеялась, что мне это приснилось. Я рывком просыпаюсь в темноте, резко выпрямляюсь рядом с Финном, а затем снова слышу этот звук.