Беспредел (сборник)

Коллектив авторов

– Что это? – Я брезгливо потряс перед ней полосками.

– Вяленое мясо.

– Чье? – с нажимом спросил я.

– Меньше вопросов, Миша, ешь давай. Тебе нужны силы.

– Да блядь! Крис! Чье это мясо?!

Мой вопль отразился от стен, но эхо погибло, едва родившись, будто сами стены сдавили его, свернув тощую цыплячью шею. Лицо Кристины осталось бесстрастным каменным ликом древней богини. Она сунула вяленую полоску в рот и усиленно заработала челюстями.

– Ну скажи, – взмолился я, – скажи, что это какая-нибудь блядская местная крыса! Скажи!

– Ты же знаешь, что это не так.

Зубы ее

методично перемалывали человечину. Хотелось ударить ее по руке, но я не смел. Я гость в ее мире, и кто я такой, чтобы судить тех, кто живет здесь постоянно?

Подойдя вплотную, Крис трогательно привстала на цыпочки и вложила мне в рот полоску мяса. И я послушно сожрал жесткое солоноватое мясо. Разжевал, смочил слюной и отправил в пищевод. Организм не парился всякой хуйней, а просто переваривал жрачку. То, что раньше жрачка не только ходила на двух ногах, но еще и мыслила, желудок волновало меньше всего. Он довольно урчал, напоминая, что не ел уже хуй знает сколько часов.

– Хорошо. – Крис удовлетворенно кивнула. – Здесь без еды ты сам еда. Силы тебе понадобятся, поверь.

– Я бы лучше воды попил…

– Я тоже.

Фарфоровые зубки с животным остервенением рванули вяленую полоску. Жуя на ходу, Крис бодро взлетела на пролет выше. Стиснув обмылок кости в кулаке, я бросился догонять ускользающую музу.

Безликие этажи сменяли друг друга, как отражения. То же количество ступеней и квартир, те же планировки, та же выхолощенная серость. Хуже всего была не жажда и не усталость, а свинцовая скука, висящая на шее пудовой гирей. Подъем длился уже часа три, и я наконец понял, что никаких сумерек на улице нет. Просто глаза временно перестроились на коридорные потемки. Электричество здесь, похоже, не предусматривалось, я не обнаружил даже следов проводки.

– Когда начнет темнеть? – спросил я, чтобы хоть что-то спросить.

Крис обернулась, недовольно поджав губы. Мой жалкий вид не внушил ей оптимизма. С тяжелым вздохом она опустилась прямо на бетон, целомудренно подобрав стройные ноги. Я свалился рядом, обрадованный внезапной передышкой.

– Не знаю. – Худые плечи Кристины взметнулись и опали. – Темнеет сразу, без переходов, а с часами тут не очень. Светлый период длится гораздо дольше, чем… там. Втрое как минимум. Бывает, перед наступлением темноты успеваешь пару раз поспать. Или сдохнуть во сне. Не самый худший вариант, кстати.

Отзвуки ее голоса таяли, как масло в духовке, растекались молчанием. Узкая ладонь прошлась по моей щеке. Я слышал, как щетина скребет по линиям жизни и любви. В глазах Крис я видел сожаление – здесь не место для подобных жестов. Это дом заточенных зубов и человечины на завтрак, солнечных ожогов и выпущенных кишок. Здесь ебутся, как звери – быстро, жестко, без сантиментов, – а не гладят любимое лицо. Потому что здесь нет любимых лиц.

– Спрашивай, – шепнула Крис, укладывая мою голову на свои бедра.

Я смотрел на нее снизу вверх, затылком ощущая горячее лоно. Перевернутая Крис терпеливо ждала, не подгоняла. Пальцы стянули с моей головы чалму-футболку, рылись в волосах, скребли ногтями зудящую кожу. Я прикрыл глаза и спросил. Про все.

Ад

существовал по странным, чуждым, но все же непреложным законам. Днем, в условное светлое время суток, люди были предоставлены сами себе. Здесь убивали, калечили, насиловали и жрали друг друга так, как не снилось ни одному животному царству. В мире зверей каннибал становится изгоем, парией. В аду из кожи себе подобных делали накидки, чтобы прятаться от солнца, примитивные шлемы из черепов и ножи из лучевых костей. Пили кровь и пожирали плоть. Загоняли в тупик и медленно убивали, чтобы хоть как-то развлечься. Люди влачили существование в ожидании ночи.

– Рано или поздно к этому приходят все. Или жрешь ты, или выбор невелик. Жара вытягивает силы, а слабым ничего не светит. Чтобы дойти до самого верха, нужно быть очень упертым и иметь много сил. Самое хреновое, тут нет чувства сытости. Помню, как впервые набила брюхо до отказа. Лежала, вся в крови, блевала сырым мясом. Живот надулся, как барабан, я шевелилась с трудом и все равно хотела жрать. Такой меня и нашли. Их было двое. Они долго насиловали меня, а потом придушили от злости. После секса всегда хочется кого-нибудь убить. Тут нет удовлетворения ни в чем. Ни наесться, ни кончить толком. Только боль и смерть немного держат в тонусе… напоминают, что ты еще способен чувствовать. Поэтому мы так рвемся к вам, туда, пусть хоть на день. Поэтому возникают истории о пришельцах с того света…

Я жевал мясную полоску, чувствуя, как возвращаются силы, а с ними растет голод. Тихий голос Кристины выписывал блеклую картину местной жизни. Страшную, жестокую, но безумно унылую. Она сказала, что ее задушили? Что за чушь?

Ночь принадлежит существам под холмом. Никто не может объяснить, что они такое. Но когда Крис вскользь упоминала их, я чувствовал, как мурашки ползут по ее коже. Ночь – время, когда даже самые страшные охотники из человеческого стада превращаются в перепуганных баранов. Тварям из-под холма невозможно противостоять. Можно только бежать вверх, вверх, все время вверх в надежде, что загонщики не поспеют за тобой, занятые менее расторопным мясом.

– Они питаются нами. Натурально жрут. Долго, очень долго. Кажется, на тебе и мяса уже не осталось, а они все еще отрывают куски, дробят кости зубами, высасывают мозг, а ты не можешь сдохнуть, не можешь…

Ее затрясло, и я приподнялся на локте, обнял свободной рукой.

– Откуда ты все это знаешь?

Последняя судорога прошлась по плечам Крис и вновь спряталась под кожу. Затаилась до поры.

– Меня жрали. Дважды. Такое не забывается.

От безумия этих слов, произнесенных израненным голосом, мне заколотило. Я молча встал, закинул мокрую от пота футболку на плечо, помог подняться Крис. Впервые не она потянула меня на опостылевшие ступени. Я вел ее за собой.

– Как такое возможно? – бросил я за спину.

– Здесь смертная тоска, Миша. За годы в этом месте начинаешь находить удовольствие в странных вещах, – невпопад ответила Крис, потирая обожженный сосок. – Как-то я отрезала себе ухо. Вспомнила Ван Гога и подумала: а каково это? Ну, знаешь, самому лишить себя части тела.

Под пружинистой копной волос сложно было угадать количество ушей. Я пытался вспомнить наши бурные потрахушки. Кажется, я кусал ее нежные мочки. Или нет? Блядь, дырявая башка!