Бессильные мира сего
Шрифт:
– Святая и истинная правда, - тотчас же прекратив изрыгать черную брань, откликнулся Страхоборец - прекрасный, благородный и величественный, как сам король Артур в натуральную величину. Или сэр Найджел. Или лорд Гленарван. Смотреть на него сделалось одно удовольствие, если бы не дрожь в коленках при мысли, что застывший в классической боевой позе Семен (а равно и невидимый отсюда Алеша) сейчас откроет беглый огонь из своего огромного никелированного пистолета, который он и не думал "убирать в ножны".
– По крайней мере, МЫ...
– Страхоборец сделал такой мощный акцент на этом "мы", что даже дал маленького петуха, но тут же поправился: - Мы
– Кого и от кого?
– осведомился Хан Автандилович, делая шаг в сторону, чтобы рукой опустить все-таки к полу никелированный ствол непреклонного Семена.
– Вы прекрасно знаете кого и от кого, - объявил Страхоборец высокомерно.
– Не притворяйтесь! Всем же все известно. Вы лучше скажите мне, пожалуйста, ведь вы сегодня весь день встречаетесь с мелкими, но омерзительными неприятностями, сударь? Не так ли?
– Так, - сказал Хан Автандилович, помедлив лишь самую малость.
– Я надеюсь, у вас хватило сообразительности понять, что это отнюдь не случайные совпадения?
– Так это - ва-аша работа...
– протянул Хан Автандилович с некоторым даже удовлетворением.
– Представьте себе, да.
– Господи, но зачем!?
– Мы хотим, чтобы вы оставили в покое нашего друга.
– Вы имеете в виду Вадима Даниловича? Но у меня нет к нему никаких претензий! Мы с ним в прекрасных отношениях. И я глубоко уважаю и ценю его...
– Это что-то новенькое, - процедил сквозь зубы Страхоборец и вопрошающе посмотрел на Юрку-Полиграфа.
Юрка-Полиграф (трезвый как стеклышко и напряженный, как перед большой дракой) уже нацелился на Хана Автандиловича, словно пойнтер на вальдшнепа. Он перехватил взгляд Страхоборца и кивнул, - коротко и отчетливо, - будто гербовую печать поставил на заверенный текст. И тогда Страхоборец поглядел уже на Вадима, недоуменно поджавши губы самым комическим образом.
– Мать вашу наперекося, - сказал ему Вадим пересохшей глоткой. Голос у него наконец прорезался.
– Защитнички хреновы...
На этом разборка (она же стрелка, она же, если уж на то пошло, терка) благополучно закончилась, и высокие разбирающиеся стороны разошлись вроде бы довольные собой и вполне вроде бы удовлетворенные. По крайней мере, внешне все это выглядело именно так. Хан Автандилович, раскланявшись со всеми остающимися, проследовал в сопровождении Семена и Алеши вниз (к своему "Мерседесу"), а навстречу им, демонстративно не спеша, с чувством большого достоинства поднялись: Вельзевул, имевший вид насмешливо-победительный, и Матвей - легкомысленно крутящий на указательном пальце цепочку с автомобильными ключами и никого не желающий видеть в упор. Тут уж обошлось без каких-либо поклонов-реверансов, хотя и вполне на уровне упрощенного дипломатического протокола (то есть прохладно, но без взаимных грозных выпадов, окриков и обнажения стволов).
А потом вся компания дедов с грохотом, с шарканьем и победными возгласами ввалилась в квартиру, сметя собою хозяина с порога его собственного дома. Напряжение боевой схватки слетело с них, жить им стало легко и хорошо, отпустило - они разом все сделались румяные, веселые, громогласные и дьявольски доброжелательные ко всему на свете.
– Какие тут у нас натюрморты зелененькие!
– вскричал Вельзевул, едва только оказавшись в гостиной.
– Где такие надыбали, Вадим Данилович?
Вадим молча показал ему фигу и спрятал пачку в задний карман джинсов (который с молнией). Шершней на столе уже не было. Словно их никогда и не было вовсе.
Но они - были.
– Как тебе мои питомцы?
– продолжал Вельзевул, сбрасывая с себя куртку и швыряя ее в пространство.
– Как тебе мои Vespa crabro? Произвели необходимое впечатление? Аятолла наш, я полагаю, в штаны надундолил? Очаровательные существа, не правда ли? У Брэма, между прочим, сказано: "Гнезда их достигают очень почтенных размеров - почти величины ведра". Но старина Брэм не видел нынешних шершней-мутантов!
Вадим хотел спросить его, где эти впечатляющие Vespa crabro отсиживаются в данный момент и не могут ли они пожаловать к нему, Вадиму, ночью, но Вельзевул его не слушал - с тем же азартом он уже рассказывал (всем желающим слушать и не желающим - тоже), как утром устроил Аятолле "маленький уютный балаганчик" с отборными мокрицами (Oniscus asellus) в главных ролях. И тоже мутантами, разумеется.
– ...С мутантами получается лучше всего, они послушные, вялые, на все согласны, ты меня понимаешь?.. Тут уж он в портки точно надундолил! Гарантирую!.. Жалко, что никто этого не видел, но я и так знаю: надундо-олили его святейшество, надундолили от всей души!..
Конечно же, он был сегодня герой, наш Вельзевул - тощий, голенастый, костлявый Повелитель Мух, он же Рмоахал, он же Главатль, он же Тольтек достойный наследник расы древних атлантов, силой слова и мысли повелевавших животными и растениями. Он нашел управу на непобедимого владыку. Он принудил его отказаться от злобных замыслов. Он заставил его надундолить в портки... Но слушали его все равно невнимательно, потому что он был трепло. Его обнимали за костлявые плечи, похлопывали по сутулой спине, трепали ему и без того растрепанную гриву (желтую, как у льва), Матвей, расчувствовавшись, попытался его даже облобызать, но главным образом занимались все не Вельзевулом, а подготовкой пира победителей: откупоривали принесенное с собой пойло, раскладывали по тарелкам снедь, требовали у хозяина вилки-ложки... Они галдели и веселились - победители. Они ни черта не понимали, что произошло. Им казалось, что отныне все задачи благополучно разрешены и что именно они эти задачи разрешили.
И вообще все они сегодня были герои. Все как один. Они выследили Аятоллу и вели его по городу с самого утра. Герой-Матвей вцепился в его ослепительно белый "Мерседес", как бульдог в штанину, и не отпускал гада от себя ни на шаг - и это у него получалось вполне профессионально, если не считать случая на углу Московского и Фрунзе, где он, увлекшись преследованием, чуть не впилился юзом в белую роскошную корму, однако же Бог спас.
Герой-Андрей провел переговоры с противником на недосягаемой для обыкновенного человека дипломатической высоте: задавил гада личным превосходством и, вне всяких сомнений, перематерил матершинника Семена с его сраным пистолетом. А что касается героя-Юрки-Полиграфа, то он был как всегда точен, однозначен и чисто конкретен...
...За все эти подвиги было выпито с бурным энтузиазмом и даже с некоторой жадностью, вновь наполнено и вновь выпито же. В головах зашумело теперь уже и от спиртного тоже. Матвея потянуло спеть, и он незамедлительно спел - старинное, давно уж всеми позабытое и вышедшее из употребления, но вечно прекрасное:
По дороге в Бигл-Добл (по дороге в Бигл-Добл!),
Где растет тенистый топ'л...
И Вельзевул тотчас же подхватил ("четвертым голосом"):
Шел веселый паренек, не жалел своих сапог,