Бессмертные
Шрифт:
— Во мне живет непреодолимое желание бросить все — и всех — и быть только с ней, — проговорил Бобби с настойчивым упрямством, словно считал своим долгом произнести эти слова.
— Охотно верю. Но ты же этого не сделаешь. Возможно, ты никогда не избавишься от этого чувства. Да и я, может быть, тоже. Не исключено, что всю свою жизнь ты будешь просыпаться среди ночи и, глядя на спящую рядом с тобой Этель, думать: “Господи, ну почему у меня не хватило мужества на такой шаг?” Что ж, Бобби, не ты первый, не ты последний.
Издавая воинственные крики, словно дикие индейцы, к бассейну от берега стремительно неслись дети, размахивая на бегу ведерками, совками и надувными игрушками.
Джек поднялся на ноги.
— Мы живем в безжалостном мире, Бобби, — произнес он. — Помни, только это и имеет значение. Иначе ты проиграл. — Он схватил в охапку двух малышей и бросил их в бассейн. — Полный разрыв, — крикнул он через плечо. — Это самый лучший способ. И самый милосердный. — Он помедлил и, прежде чем нырнуть вслед за детьми, добавил: — Если это вообще имеет значение.
Ей казалось, что вся ее жизнь замерла на месте. Дни текли за днями, и она почти все время была занята, но эта занятость во многом была надуманной и фальшивой: сначала миссис Мюррей отвозила ее на прием к доктору Гринсону, потом ею занимался массажист, затем приходил ее пресс-агент; после обеда она садилась за телефон, пытаясь придумать, как провести вечер. И в такой вот однообразной суете проходил весь день.
Вечера тоже почти ничем не отличались один от другого. Ужинала она, как правило, в компании тех людей, с которыми встречалась в течение дня, — потчевала их заказанной в ресторане едой, или, бывало, они устраивали пикник на свежем воздухе. После ужина она отправлялась к себе в комнату, унося наверх стопку журналов и телефон, чтобы всю ночь звонить друзьям.
Она надеялась, что получит массу предложений сниматься в фильмах, ожидала, что ее завалят новыми сценариями, но ничего такого пока не случилось. Встреч с ней жаждали только фоторепортеры и журналисты, поэтому, чтобы хоть как-то занять себя, она, по возможности, не отказывала им: позировала и давала интервью. Кроме того, ей хотелось продемонстрировать всему миру, что Мэрилин Монро по-прежнему выглядит великолепно, хотя и лишилась работы.
В какой-то степени она даже получала удовольствие от этих встреч — можно сказать, что в сложившейся ситуации только это и приносило ей удовлетворение: ее тело не утратило былой привлекательности. После каждой встречи с фоторепортерами она брала в руки лупу и, склонившись над негативами и слайдами, внимательно изучала полученные на них изображения, размашистыми крестами перечеркивая не понравившиеся ей снимки. Двум фотографам, которые внушали ей симпатию и которым она доверяла — как, например, Берту Стерну, — она даже позволила заснять себя в обнаженном виде (последний раз она позировала обнаженной шестнадцать лет назад, когда снималась для календаря; те фотографии сделали ее знаменитой), хотя знала, что эти снимки нельзя опубликовать. Она хотела увидеть, как выглядит, определить границы своих возможностей и осталась довольна результатами. Она даже разрешила Стерну оставить себе негативы. Интересно, как бы он отреагировал, если бы знал, что она беременна!
И все же, несмотря на осаждавших ее фоторепортеров и журналистов (которым она каждый раз с глубоким чувством и волнением рассказывала одни и те же грустные истории о своем детстве, словно до этого никогда и ни с кем не делилась этими безрадостными воспоминаниями),
После каждого разговора с Бобби она испытывала такую нервозность, что приходилось пить успокоительные таблетки, но вскоре она стала принимать “Рэнди-Мэнди” непосредственно перед тем, как позвонить ему, чтобы чувствовать себя более уверенно. Однако этот способ не приносил желаемых результатов: она не всегда усваивала то, что говорил ей Бобби, и вынуждена была сразу же после разговора звонить ему снова и просить его повторить сказанное… Правда, его сообщение о том, что он собирается приехать в Лос-Анджелес, она расслышала ясно и четко.
— Когда? — спросила она.
— Двадцать шестого июня, — ответил Бобби.
Она давно уже перестала следить за календарем и поэтому не сразу сообразила, как скоро это случится, а когда поняла, то была несколько ошарашена. Она разговаривала с ним по телефону вчера, и он ни словом не упомянул о своем намерении приехать в Лос-Анджелес. Обычно все его поездки были расписаны на несколько недель вперед.
— Вот здорово! — воскликнула она, стараясь придать своему голосу радостное возбуждение, которое отнюдь не слышалось в тоне Бобби. — Как долго ты здесь пробудешь?
— Всего одну ночь, — ответил он излишне осторожно. — Я провожу встречи с представителями правоохранительных органов регионов страны по проблеме организованной преступности. Последняя встреча состоится в Лос-Анджелесе. Ты будешь в городе?
Этот вопрос ей показался странным.
— Я? Любимый, я приеду куда угодно, только скажи.
— Нам нужно поговорить.
— Конечно. — Она сделала вид, что не заметила напряженности в его голосе. — Я приготовлю что-нибудь поесть, — сказала она. — Ты останешься на ночь?
Последовало долгое молчание. Должно быть, Бобби обдумывал ее предложение. Затем он кашлянул и произнес:
— Видишь ли, я обещал Питеру и Пэт поужинать у них дома… Почему бы и тебе не приехать к ним? Они будут очень рады.
Она была настолько задета его небрежным тоном, что не сразу нашлась, что ответить. Он разговаривает со мной, как с посторонней, думала она. Наверное , он не один в кабинете.
— Хорошо. — Она постаралась не выдать своей обиды. — А потом мы уйдем вместе, ко мне?
— Конечно, — ответил Бобби, но в его голосе не слышалось уверенности.
— Я люблю тебя, Бобби, — сказала Мэрилин и замолчала, надеясь, что он тоже признается ей в любви, но в ответ он только произнес:
— Я знаю. — Это прозвучало так печально, что она едва не расплакалась.
Но все же он приезжает, и с его приездом кончится летаргия ее каждодневного существования. Миссис Мюррей было приказано немедленно навести в доме идеальный порядок. Холодильник был до отказа набит всевозможными продуктами, на тот случай, если вдруг ночью Бобби проголодается. Она договорилась, чтобы ей сделали прическу и привели в порядок ногти. Гримеру и парикмахеру были даны четкие инструкции прибыть домой к Мэрилин за шесть часов до ее отправления к Лофордам, а сама она принялась перерывать свой гардероб в поисках какого-нибудь сенсационного наряда, в котором ни Бобби, ни Лофордам видеть ее до этого не приходилось.