Бестолковая любовь
Шрифт:
— Вот так будет точно Ленин! Только так, усвоили?
Все посмеялись.
— Ребята, отстаньте! Вот привязались! Прямо на улицу не выйдешь, — мягко посетовал человечек. — Раньше детям в школах рассказывали о дедушке Ленине. А если разобраться, он как раз до дедовского возраста и не дожил — умер в пятьдесят четыре. Хотя и впрямь выглядел старовато… Потому, видимо, и приобрел приложение «дедушка». Зато я действительно дед. — Он гордо приосанился. — Очередной пассаж судьбы. Одно время я носил и черные усы а-ля поручик Ржевский. А когда сбрил… Началось! Кого ни встречу — все
Сева почему-то вспомнил свой странный сон, Юлю, ее учебный центр…
— Мы из Москвы ненадолго, — бодро начал Потап. — Ищем тут…
Сева дернул его за рукав. Николай скорчил страшную рожу. Потап осекся и замолчал.
— Кафе, где можно быстро, вкусно и недорого пообедать? — весело закончил за него «Ленин». — Я как раз сам туда направляюсь. Так что могу составить вам компанию. Займем столик на четверых. И никого лишнего и чужого.
Компания двинулась по улице.
— Вперед… — пробормотал Николай и поморщился, потому что Потап начал свое очередное новое повествование:
— Тут недавно в табачных киосках появился прикол-эксклюзив: сигареты «Прима-ностальгия». Словно советская пачка. Не видели? Было два варианта: одна — с портретом Ленина, другая — Сталина. Я стал думать: купить себе такую или нет? Прочел в Интернете: скоро фабрика, придумавшая этот прикол, хочет выпустить еще и с Брежневым, и с Хрущевым и так далее — со всеми советскими вождями. И все размышлял, какую лучше купить: с Лениным или со Сталиным? Решил — со Сталиным. Не потому, что я сталинист, а просто чтобы эпатировать демократов. Туды-растуды…
— Они бы тебя увидели с твоей дурацкой сигаретой? — съязвил Николай.
— Понятно, нет… Где имение, а где наводнение… Но все равно. А пока я принимал решение — Сталин из продажи исчез. Остался один Ленин. Ох, я балда! Проковырялся! Доразмышлялся! Серию не только не расширили, но и по приказу начальства урезали до ленинских пачек. Посчитали, что так оно лучше. Хотя я придерживаюсь мнения, что Ленин даже хуже другого, усатого. Но с другой стороны, вроде привычен и менее эпатирует. Это в силу рутины. Ильич все-таки был главной редиской, он всю кашу заварил, а не Сталин. Тот — редиска номер два. Потому я и покупать ничего не стал, отменил затею. Да к тому же ну какие сигареты сейчас можно купить за три рубля?! Самый последний отстой по качеству и полный вред для здоровья! На них и написано: «класс шестой». «Беломор» — всего лишь пятый. Правда, может, тут тоже некий прикол — с апелляцией к ностальгии. А никто не знает, сколько стоила «Прима»? Не три копейки? Что везде почем…
Все опять посмеялись. Человечек остановился у дверей чистенькой кафешки.
— Да, я ведь не представился, простите… Зовут меня Владимир.
— Ну, уж это обязательно, — насмешливо хмыкнул Николай. — И конечно, Ильич.
— Нет, почему же Ильич? — расплылся человечек. —
Растерялись все, включая даже никогда не тушующегося Бакейкина-младшего.
— Шутить изволите?.. — мрачно пробормотал он. — Довольно плоско.
— Туды-растуды… — ахнул Потап. — Это как же получается?..
— Мухин! — весело ответил человечек. — Владимир Владимирович Мухин. Можно просто по-дружески Ве Ве. Ныне пенсионер. Дачу местных олигархов сторожу. Да это все семечки. Очередной пассаж судьбы. Дед, как я уже сказал. В прошлом журналист и сценарист. — Он опять гордо приосанился. — По одной моей повести даже фильм сняли. Про голубей. Давно… — Мухин слегка загрустил.
— А-а, это, наверное, «Прощайте, голуби»? — обрадовался Потап.
— Нет-нет, — покачал головой Ве Ве. — Мой был попозже, не так уж я стар. — Он печально усмехнулся. — Но я вспоминаю свое детство, голубятни во дворах, расстилающиеся под солнцем теплые крыши, откуда нас матери вечерами сгоняли с бранью… Глаза щемило от блеска металла, а в ушах посвистывали голубиные крылья… Хорошо…
Он открыл дверь, и все вошли в кафе. Выбрали столик под белой скатерочкой, угрожающе вооружившейся острыми салфетками, возле самого окна.
— Прямо про вас есть песня ностальгизирующая. Точь-в-точь, — язвительно хмыкнул Николай. — И по части первой любви тоже:
А я хочу, а я хочу опять По крышам бегать, голубей гонять, Дразнить Наташку, дергать за косу…Ве Ве удивился, старательно укутывая себе колени суровой от крахмала салфеткой.
— А как вы угадали, молодой человек? Мою жену действительно зовут Наташей… — Он вздохнул мечтательно и грустно. — И дочку тоже.
Подошла молоденькая курносенькая официантка:
— Владимир Владимирыч, здрасте! Опять надоело тыкву жарить? К нам пришли?
Ве Ве весело вздохнул:
— Надоело, Настенька!
— Вы любите тыкву? — тотчас вылез Потап.
— Приходится любить, — опять весело вздохнул Ве Ве. — Да это все семечки.
Он шепотком заказал сразу на четверых, объявив, что его вкусу и знанию особенностей местных меню вполне можно доверять, и вновь ударился в воспоминания:
— Видите ли, молодые люди, моя Наташа в юности любила лишь одно занятие — смотреть в окно. Что она всегда и делала. Идешь с работы и видишь — в окне маячит ее головка. Родить она никак не могла. У нее было девять выкидышей… Очередной пассаж судьбы.
— Туды-растуды… — проворчал Потап. — А это почему такое?
Ве Ве вздохнул на этот раз невесело:
— У Наташи гормональная недостаточность. Я уже распростился с надеждой иметь дочь…
— А почему именно дочь? — снова встрял Потап. — Сыновья тоже иногда появляются на свет.
— Да потому, что все девять раз у нас рождались девочки. И все сразу умирали. Недоношенные, слабые… Не жильцы, как говорят в народе. Но потом вдруг родилась Ната… Веса — полтора килограмма… Ее выхаживали в кювезе.