Бестолковые рассказы о бестолковости
Шрифт:
Семьи этих опередивших время военных, как правило, проживали на малой их родине под строгим материнским надзором или попустительским тещиным взглядом. А несчастным этим военным в течение всего срока обучения только-то и оставалась радость почтово-телефонного общения и разнообразные физико-визуальные контакты во время непродолжительных военных отпусков. Но, надо отметить, далекая семья сильно стимулировала скучающих по ней военных. Сидит, к примеру, «скучающий» на лекции и мучительно борется со сном после какой-либо военно-бессонной ночи, и уже вроде бы сон совсем его одолел — голова военного уже выбивает мелкую мучительную дробь по крышке военно-учебного стола, готовая найти на ней временное, но спокойное, уютно-плоское такое пристанище. В этот определяющий момент «скучающий» военный вдруг собирает последних сил своих мучительные остатки и, глядь, так быстро, украдкой так, на лежащие пред носом фотографии далекого своего семейства — с укоризной смотрит семейство! И все, сон мгновенно улетучивается — «скучающий» военный снова бодр и свеж. Снова готов внимать он усыпляющим речам лектора.
Вот, приблизительно, так и устраивали свою личную жизнь обучаемые военные. Иногда это случалось удачно и теперь уже с большой долей уверенности можно сказать, что на всю оставшуюся жизнь. Иногда не совсем удачно и браки военных один за другим рассыпались горохом по бескрайним
Впуск
(Вместо короткого эпилога)
Наступило наконец время, когда как-то очень уж незаметно и совсем уже близко подкрался к обучаемым военным долгожданный выпуск-впуск. Хладнокровной и стремительной в бесшумности своей коварной змеей просто подполз-таки он к обучаемым военным. Все годы обучения военные ждали его, уговаривали поскорее прийти к ним. Он, гадина равнодушно-хладнокровная, — ни в какую. Не внимал вообще никак горячим мольбам обучаемых военных. Он не спорил никогда с военными, не возражал им ни в чем и никогда не пытался каким-то образом их оскорбить. Надменный этот выпуск-впуск просто самым наглейшим образом игнорировал военных и в наглости своей оглушительно безмолвствовал. Точнее, справедливости ради, надо бы отметить, что иногда он все же приходил к страждущим военным. Каждый год приходил и всегда почему-то в одно и то же время. Но приходил всегда абсолютно не к тем военным. Каких-то совсем других военных каждый год эта продажная шкура в милости своей изволила посещать. Но вот, наконец-то, почувствовали его близкое присутствие и наши обучаемые военные.
А как было не почувствовать? Уже далеко за спиной у стремительных военных остались и производственная практика, и войсковая стажировка. Полным ходом шла уже сдача государственных экзаменов, и защита дипломных проектов была уже не за горами. И во время этих завершающих учебу актов многие военные начинали слышать шумы перемещения электрических зарядов по ими же созданным электрическим схемам. А многие из военных начинали слышать голоса. Голоса эти были полны озабоченности и тревоги, но поначалу вовсе даже несильно докучали они заканчивающим обучение военным. Но ближе к важнейшим, в строгой государственности своей, экзаменационным испытаниям, завершающим обучение военных, голоса начинали появляться все чаще и чаще, тон их становился все требовательней и наглей: «Правильно ли ты выбрал тип транзистора для выходного каскада третьего усилителя высокочастотного тракта? Не ленись, гад, открой еще раз справочник на странице 132!»
Наконец, наглая требовательность голосов распространилась и на ночное время: «В третьем параграфе в третьей формуле сверху ошибка в знаменателе под знаком логарифма. Вставай, сволочь ленивая, и иди срочно все исправляй. И пересчитать теперь все заново не забудь!» В общем, изводили просто эти голоса заканчивающих обучение военных. И не было нигде от них спасения. Закроется бывало военный в уборной и дергает в исступлении рычажок унитаза, создавая голосам шумовую помеху. И вроде бы уже достиг желаемого — не слышит ничего уже военный, кроме звуков очкового водопада, ан нет, назойливый голос все-таки прорывается во время набора воды в бачок: «Что там у нас со стабилизацией частоты второго гетеродина? Дурень, хватит бестолку по очкам лазить да воду государственную переводить! Иди и разбирайся со стабилизацией!» Смирялся обычно военный, понимал справедливость сказанного и молча шел разбираться дальше.
Но надо все-таки отдать этим голосам должное: они исчезали сразу же после того, как очередное опозоренное тело военного вываливалось из поля зрения строгой в своей государственности, надутощекой такой экзаменационной комиссии. Как только очередной закончивший обучение военный обретал право на получение диплома самого что ни на есть общесоюзного, в универсальности своей, образца, предварительно перетерпев полчаса почти невыносимого, но быстро смываемого в бане позора, голоса вдруг разом смолкали. И наступала ставшая уже непривычной, оглушающая своей необычностью, звенящая какая-то тишина. Многие военные впоследствии даже скучать начали по этим голосам. Метаться просто стали в поисках возможности сдачи новых экзаменов. И часто эти возможности находили. А вот возможность что-нибудь защитить очень редко находили. Хлопотно это потому что. Ведь прежде чем что-то защитить, надо ведь это «что-то» еще и создать. А вот это уже хлопотно до чрезвычайности. Но некоторые военные не ленились и создавали. И при этом снова слышали голоса.
Но вот вроде все и позади и на выдержавших все экзаменационные испытания военных, нахлынуло вдруг немолодое какое-то чувство щемящей тоски по прошедшему: «Неужели так быстро все закончилось? Разлетимся сейчас по разным городам и весям и может уже никогда больше не встретимся. Во всяком случае, в таком вот составе точно уже никогда не встретимся!» И принялись военные друг с другом потихоньку прощаться и делить совместно нажитое имущество. Сколько хлопот занимает этот процесс у обычных граждан! Обычные граждане становятся при этом дележе злейшими врагами на всю оставшуюся жизнь. А у военных такого никогда не происходит. У них, у военных, всегда ведь все очень просто. И вот летят уже из казарменных окон на свалку бабинные и кассетные магнитофоны. Летят и напоследок исполняют полюбившиеся военным песни. Жаль что время исполнения любимых песен в этот раз ограничивалось длиной электрического шнура, питающего улетающее совместное имущество. Но зато промеж военных никогда не бывает никаких имущественных скандалов. А потому как были они в то далекое время абсолютно лишены какой-либо корысти. В любое время один обучаемый военный мог подойти к другому и попросить его: «Слышь, военный, тут такое дело… Фурия моя приходила вчера и заявила, что если не приду к ней в воскресенье, то уйдет, зараза, к какой-нибудь гражданской сволочи, а меня в воскресенье в наряд засунули. Подсоби, будь ласка. А я за тебя в следующее воскресенье схожу». И все. Вопрос решен. Сейчас же уже давно все не так. Современные капиталистические отношения уже успели наложить свой гадостный отпечаток на отношения между нынешними военными и меж ними уже существуют вполне определенные товарно-денежные отношения типа: «Подмена в наряде в будний день — 1000 руб. Подмена в наряде в выходные и праздничные дни — 3000 руб». И никаких сентиментальных намеков на войсковую дружбу и товарищество! А как, интересно, будут выглядеть товарно-денежные отношения между военными в боевых условиях? Попробуем предположить. Закончились, к примеру, у одного военного в бою патроны и он кричит другому военному: «Слышь, военный, выручи «рожком». До боезапаса не успею доползти — прут по моему сектору сволочи!» А другой военный, ничтоже сумняшись ему отвечает: «Говно вопрос. Любой каприз за ваши деньги. Цена вопроса — 1 000 $ на карте Master Card. Дорого?! Тогда походи по рынку и поторгуйся».
Ну да ладно, не будем о грустном. Это ведь, всего-навсего предположения. Может когда и отряхнутся военные от этой гнусной рыночности и отношения меж ними вновь приобретут первозданно-бескорыстный характер. Иначе ведь совершенно все неинтересно. И нечего вспомнить будет современным обучаемым военным впоследствии кроме своей же корысти. Товарно-денежные отношения — они ведь как-то особо не запоминаются. Блеклые они какие-то. Как обычный поход в продуктовый магазин. А хорошо запоминается и с удовольствием впоследствии вспоминается только что-нибудь, по-хорошему, яркое. Живите ярче в бескорыстии своем, современные господа-товарищи военные! И тогда не стыдно будет вам смотреть друг-другу в глаза по истечению ряда лет. Ведь судьба военного полна превратностей и даже уж очень давно закончившие свое обучение военные не могли вспомнить случая, чтобы на каком-нибудь юбилее выпуска-впуска собрались абсолютно все когда-то совместно обучаемые военные. У кого-то учения, у кого-то жена рожает, а кто-то давно сложил уже головушку свою, выполняя какое-нибудь государственное задание. Причем задание это казалось когда-то государству этому очень даже важным. Государство приказало военному, военный проникся этой важностью и задание это выполнил. Правда, случилось при этом ему погибнуть — не так что-то сложилось для него в один из дней на непостоянных в зыбкости своей небесах. А государство по прошествии ряда лет вдруг чудеснейшим образом прозрело, внезапно так опомнилось и открыто, честно и откровенно, на весь мир просто, взяло и призналось в том, что, дескать, вовсе и неважно это было все. Более того, — очень ошибочно просто все это даже было. А потом вдруг и этого самобичевания государству покажется мало — абсолютно вредным все ранее свершенное вдруг признает оно. Вредным для укрепления какой-то и неизвестно где существующей демократии. И военный, в земной шар по нелепому случаю зарытый, оказывается зело вреден был для мировой такой демократии, для дела, так сказать, укрепления общечеловеческих ценностей мировой нашей цивилизации. А поэтому и шиш — дулю по-простонародному говоря, покажут семье его горемычной, а настоящего спонсора этого глумливого показа при этом не назовут — спонсор он ведь все время инкогнито. Конкретного виноватого его ведь нет никогда — обращайтесь в Министерство по социальным вопросам и сбережению здоровья у населения. А там, в этом хитром министерстве все очень просто всегда происходит. Там ведь какая все время забота о населении проявляется? Очень даже простая в бесхитростности своей. Все делается там, чтобы большая часть и без того хилого и пропитого населения до пенсии своей не дотянула. Всю жизнь государство отбирает у работающего населения денежные знаки и аккуратно складывает их в свой пенсионный общак. Население, постепенно старея и хирея, медленно подкрадывается к тому счастливому моменту, когда, казалось бы, можно уже соскочить ему на заработанную и отстойную в скудности своей пенсию, но нет! Государство уже тут как тут: «А какова у нас средняя продолжительность жизни? Целых 58 лет?! И они в свои юные 60 уже на пенсию собираются? Хрен им, пусть хотя бы до 65-ти поработают!» И это правильно. В итоге-то, что ведь получается? В итоге государство остается один на один с изъятым у населения пенсионным фондом-общаком. А самого населения, имеющего законные основания для получения пенсии, нет давно уже и в помине. Передохло оно давно уже это законно-пенсионное население. Государство-то что, оно же не жадное по сути-то, по своей заботливой. Очень даже оно гуманное. Государство готово всегда по долгам своим заплатить, только вот одна проблема — платить-то в одночасье вдруг стало некому, по причине, от государства никак не зависящей. И причиной является выбытие этих нетерпеливых респондентов-пенсионеров в неизвестных никому направлениях. Ну а кто тут виноват? Хотели ведь как лучше. Пенсионный возраст увеличили, дабы не травмировать лишний раз население такими шокирующими заявлениями: «С завтрашнего дня вы пенсионер!» Население-то считает себя все еще молодым в свои 60! Ученые ведь давно уже установили, что каждый человек гипотетически может в среднем прожить 150 лет. Таков, оказывается, у этого населения потенциал! А ему, населению, такое слово страшное под нос суют еще в средине его гипотетического жизненного пути — «пенсионер». Нельзя так. Население от такого слова может сразу же, брык с копыт и инфаркт, вкупе с инсультом. Поэтому-то и отодвинули от населения этот пенсионный срок, чтобы было у него время смириться и привыкнуть к новому своему состоянию. А оно, тупое это население, не разобралось, в очередной раз, в сути проводимых государством мудрейших по своей сути реформ и сдуру все сразу и передохло. И поделом ему. А надо было вести здоровый образ жизни! Не на огородах своих шестисотковых задницей небо обозревать и паленую водку в бане литрами пить, а регулярно фитнесом заниматься и мюсли каждое утро кушать!
Ну ладно, это все грустная лирика. Вернемся-ка мы лучше к нашим радостным выпускаемым-впускаемым военным. Как нам подсказывает классика, судьба уже поделила этих закончивших обучение военных на живых и мертвых. Но не всегда, конечно же, деление происходило так категорично строго, существовали еще для военных такие промежуточные состояния как «слегка живой», «скорее жив чем мертв» или, например, «не совсем до конца еще мертвый» и т. д. Но закончившие обучение военные не хотели в то время глубоко об этом задумываться. Не свойственны были их выпуско-впускному возрасту глубокие и долгие раздумья о бренности своего существования. А потому собрались они в очередной раз в прохладе пивного погребка со звучным названием «Шалман», некоторое время щемяще потосковали, и пошло опять между ними молодое веселье, зазвучали по обыкновению задорные такие их песни.
А что пели в то время военные? Нет, с хоровым пением проверенных временем песен из утвержденного свыше репертуара все вроде бы понятно. А вот что в «Шалманах» пели военные? В то время в Питере очень много людей пыталось эстрадно петь. В концертных залах гремели «Земляне», «Круиз», «Самоцветы» и прочие «Веселые ребята». Эстрадно рассуждала о смысле жизни философствующая «Машина времени». Эстрадно призвало поскорей с этой жизнью расстаться унылое «Воскресенье». Но по настоящему песенные шедевры создавали только великие «Песняры», руководимые великим же Владимиром Мулявиным. Некоторые из особо голосистых военных периодически пытались этим певучим «Песнярам» как-то подражать, но каждый раз чего-то им не хватало. Потому-то оно, видимо, и великое искусство это, что даже подражать ему чрезвычайно трудно, можно ему, видимо, только внимать с благоговением. А вот различных «Веселых ребят» военные регулярно перепевали, и не в каких-нибудь концертных залах со специально созданной акустикой, а даже в каком-нибудь подвально глухом «Шалмане».