Бестужев-Рюмин. Великий канцлер России
Шрифт:
Единой дружной «команды» вокруг умиравшей Анны Иоанновны не было: Бирон, как мы уже упоминали, враждовал с А.И. Остерманом, фельдмаршал Б.Х. Миних (1683–1767), вошедший в силу после войны с турками (1737–1739), находился в неприязненных отношениях с ними обоими и с принцем Антоном-Ульрихом тоже. Дипломаты А.П. Бестужев-Рюмин вместе с князем А.Б. Куракиным (1697–1749) и графом М.Г. Головкиным (1699–1755) ничего так не опасались, как усиления Остермана, давнего оппонента своей семьи. Однако никто из них не был достаточно силён, чтобы взять управление государством в свои руки, хотя все были едины в том мнении, что регентство родителей наследника было чревато опасными последствиями для России: оба родителя не обладали твёрдыми качествами правителей, и в дела государства мог вмешаться неуравновешенный отец Анны Леопольдовны, герцог Мекленбургский, изгнанный из своего герцогства за жестокое обращение со своими подданными
Но если не анемичная и безразличная к управлению страной Анна Леопольдовна и её тщеславный, но бездарный супруг принц Антон-Ульрих, то кто тогда? Коллективное регентство тоже было отвергнуто — ещё жив был перед глазами неудачный опыт кратковременного нахождения у власти Верховного тайного совета. Волей-неволей все должны были согласиться, что наименьшим злом станет регентство Э. Бирона. Русским часто приходилось (и до сих пор приходится) выбирать не между хорошим и плохим, а между плохим и наихудшим вариантом.
Официальное объявление о назначении Бестужева кабинет-министром было сделано 18 августа 1740 года, в день крестин царевича Ивана Антоновича. 9 сентября императрица возложила на него пожалованный польским королём Августом II орден Белого Орла. Было совершенно очевидно, что услуга младшего Бестужева-Рюмина по делу смоленского губернатора и внимание к нему фаворита перевесили нелояльное отношение к императрице его отца и сестры, и императрица на пороге своей смерти, наконец, по достоинству оценила Бестужева. Нового кабинет-министра фельдмаршал Миних сразу назвал душой, правда, не слишком честной, а Черкасского — телом кабинета.
Некоторые источники указывают, что пост кабинет-министра Бестужев якобы получил из рук Бирона уже после того, как он — Бестужев — помог стать тому регентом. На самом деле, как пишет Л. Левин и подтверждает целый ряд других источников, Бестужев «поспособствовал» временщику, уже будучи кабинет-министром: «два кабинет-министра (князь Черкасский [32] и Бестужев-Рюмин) вместе с Минихом обратились к императрице с просьбой назначить Бирона регентом» малолетнего Ивана Антоновича.
32
Черкасский Алексей Михайлович (1680–1742), князь, 1715–1719 гг. — обер-комиссар Петербурга, 1719–1724 гг. — губернатор Сибири, сенатор (1726), 1731–1741 гг. — кабинет-министр, 1740 г. — канцлер. Современниками, в частности иностранными послами, характеризовался вполне положительно: умён, честен, бескорыстен, благороден, но слегка ленив и нерешителен.
Черкасский Алексей Михайлович (1680–1742), князь, 1715–1719 гг. — обер-комиссар Петербурга, 1719–1724 гг. — губернатор Сибири, сенатор (1726), 1731–1741 гг. — кабинет-министр, 1740 г. — канцлер. Современниками, в частности иностранными послами, характеризовался вполне положительно: умён, честен, бескорыстен, благороден, но слегка ленив и нерешителен.
Многие историки почти единогласно обвиняют Бестужева в том, что он и только он способствовал избранию Бирона на пост регента при малолетнем царевиче Иоанне Антоновиче. На самом деле, как явствует, например, из исследований Е. Анисимова и других историков, новый кабинет-министр сделал в этом направлении не больше и не меньше других. Все вельможи и сановники, включая всесильного Миниха и пребывавшего «себе на уме» Остермана, кто искренно, а кто лицемерно, голосовали за этот выбор. Никто из правящей верхушки не имел смелости противостоять мощному напору курляндца, пользовавшегося к тому же безоглядной поддержкой государыни. Так что поддержка Бирона Бестужевым-Рюминым, как уверенно полагали современники и их потомки, на наш взгляд, не была решительной, ибо без поддержки «тяжеловеса» Миниха регентство временщика никогда бы не состоялось.
Но Бестужев-Рюмин несомненно сыграл в возвышении Бирона одну из активных ролей. Так он на самой ранней стадии дела приложил руку и к оговору Анны Леопольдовны перед своими коллегами-сановниками, выступив против назначения её регентшей при своём сыне. «В ней подозревают характер мстительный и в значительной мере напоминающий капризы её отца», — сказал он. Вряд ли это и другие заявления нового кабинет-министра были искренними — он явно «отрабатывал» свой фавор у Бирона. Анна Леопольдовна была существом добрым, милосердным и отнюдь не мстительным, в чём мы убедимся, когда увидим самого Бестужева в тюрьме. Не подтвердились и прогнозы Бестужева относительно неспособности Анны Леопольдовны управлять государством и опасения, что Россия
Н.И. Павленко следующим образом описывает события, связанные с назначением (выбором) Бирона регентом.
Анна Иоанновна лежала в Летнем дворце в обмороке, когда Бирон вызвал туда графа обер-шталмейстера Р.-Г. Левенвольде (1693–1758) [33] .
— Что делать? — был первый вопрос Бирона к Левенвольде.
— Надобно послать за министрами, — ответил граф. Он, как и Бирон, был немцем, а для обсуждения такого важного дела нужно было для проформы пригласить русских.
33
Рейнхольд-Густав Левенвольде, лифляндский (остзейский) барон, камергер (1725), граф (1726), фаворит Екатерины I, по поручению брата Карла-Густава известил Анну Иоанновну о решении Верховного тай ного совета об избрании её на русский трон. Обер-хофмаршал (1730), близкий человек Анны Леопольдовны, арестован во время переворота 1741 г. и сослан в 1742 г. в Соликамск, где и умер в 1758 г. Герцог Лирийский писал, что он «был такого дурного характера, каких я мало встречал… Он был лжив и коварен, и одна только корысть управляла им». Его старший брат Карл-Густав Левенвольде, граф (1726), генерал-адъютант при Петре I и Екатерине I, камергер при Петре II, в 1727–1730 гг. жил в отставке, с 1730 г. генерал-поручик и полков ник Измайловского полка, в 1731–1732 гг. посол в Австрии, Пруссии и Польше, обер-шталмейстер. Умер в 1735 г. По словам герцога Лирийского, был страшный картёжник и вместе с тем скряга, любил взятки, «но, впрочем, был такой человек, с которым можно было по советоваться». Ещё один брат, граф Фридрих-Казимир Левенвольде (1692–1769), с 1735 г. на австрийской службе, генерал от кавалерии и тайный советник.
Послали за кабинет-министрами Черкасским и Бестужевым-Рюминым, а вслед за ними появились ещё два немца — фельдмаршал Миних и его родственник, президент Коммерц-коллегии барон К.-Л. фон Менгден (1706–1760) [34] . Бирон обратился к собравшимся с речью и спросил, как им поступать.
— Что последует со мною по кончине её? — Временщик показал рукой на покои, в которых лежала умирающая императрица.
Ответ на вопрос был очевиден: слишком многим временщик был ненавистен, чтобы надеяться на благоприятный для него поворот событий. Но собравшиеся молчали. И тогда Бирон сам ответил на этот вопрос, давая понять, что ничего хорошего его в будущем не ожидает. Далее он нарисовал мрачную картину междуцарствия, которая могла последовать за смертью Анны Иоанновны, и произнёс слова о том, что стране нужен человек, способный преодолеть этот кризис. Он назвал две кандидатуры — родителей Ивана VI, но тут же отверг их как абсолютно непригодные по причинам, нами уже вышеупомянутым.
34
Сын Миниха был женат на дочери барона Менгдена. Жена Мини- ха-мл. была сестрой Юлии Менгден, фаворитки Анны Леопольдовны, а впоследствии — четвёртой жены Лестока. Как представляется, Минихи готовили себе на будущее опору на своих людей.
Вельможи выслушали все рассуждения временщика опять молча. Им было пока не совсем ясно, куда тот клонил дело. Решили посоветоваться с Оракулом — Остерманом, сказавшимся в это время больным, как это было при каждом дворцовом или правительственном кризисе, и сидевшим дома. К вице-канцлеру поехали его коллеги князь A.M. Черкасский и А.П. Бестужев-Рюмин. И тут, сидя в карете по пути к дому Остермана, князь Черкасский, по характеристике герцога Лирийского, человек умный, благородный и образованный «лучше многих своих соотчичей, отличавшийся бескорыстием… но робкий и нерешительный», как бы про себя произнёс роковые слова:
— Больше некому быть, кроме герцога Курляндского, по тому что он в русских делах искусен.
Это было созвучно с древнерусской легендой о том, как приглашали на Русь княжить варяга Рюрика: приходи к нам княжить, дорогой варяг, потому как сами мы с княжеством управиться не умеем! Впрочем, на Руси часто в самый нужный момент подходящего человека на роль руководителя страной не оказывалось. Так было и в данном случае: кто мог бы составить конкуренцию Бирону? Ещё один немец — Остерман, Миних или какой-нибудь Левенвольде? Среди русских, говоря словами песни В. Высоцкого, настоящих вожаков, к сожалению, не было.