Бестужев-Рюмин
Шрифт:
Есть основания предполагать, пишет Соболева, что идея привлечь к дешифровальной работе специалиста по теории чисел Гольдбаха принадлежала именно вице-канцлеру А.П. Бестужеву-Рюмину. Указ Елизаветы от 18 марта 1742 года предписывал «определить в Коллегию иностранных дел бывшего при Академии наук профессора юстиц-рата [64] Христиана Гольдбаха статским советником с жалованьем 1500 рублей…». Кроме Гольдбаха, в числе дешифровалыциков и помощников Бестужева Соловьёв называет также академика Тауберта.
64
Советника
С этого дня вся дальнейшая жизнь Гольдбаха будет связана с дешифрованием писем. Первый успех к нему придёт через год, когда ему удастся «форсировать» код барона Нойхауза, посланника Карла VII, бывшего курфюрста Баварии, присвоившего себе титул императора Священной Римской империи с помощью Франции и Пруссии в пику Марии-Терезии. В одной из перлюстрированных депеш к своему двору Нойхауз писал, что в связи с лопухинским делом обер-гофмаршал Михаил Бестужев-Рюмин удалён от двора и уже не сможет управлять поступками младшего брата, вице-канцлера. На это утверждение А.П. Бестужев написал на полях документа: «Вице-канцлеру не видав брата своего 22 года, от 1720 по 1742, собственно своим умом министерство своё управлял».На пассаж, в котором Нойхауз, тесно сотрудничавший с Бруммером и Лестоком, обвинял вице-канцлера в совершенной преданности Австрии и Англии, Бестужев отвечает: «…Всеведущему единому всё откровенно… Оный да буди вскоре судиёю и воздателем всякому по делам его».
В дальнейшем Гольдбах с равными промежутками в 3—4 недели «радовал» вице-канцлера порциями из пяти дешифрованных писем (с июля по декабрь 1743 года им было расшифровано 61 письмо министров прусского и версальского дворов). 3 января 1744 года договор о службе Гольдбаха в КИД был перезаключён на более выгодных для учёного условиях. При этом Гольдбах выставил непременное условие: как подданный Пруссии он не может расшифровывать послания прусского посланника Мардефельда. Пришлось согласиться.
Все историки, рассказывая о канцлере Бестужеве, непременно упоминают о том, как ему с помощью перлюстрации и дешифровки удалось разоблачить французского посланника Шетарди в глазах слепо и беззаветно доверявшей французу Елизаветы Петровны. В действительности дело Шетарди, пишет Соболева, является лишь малой частью огромной и важной работы, осуществлённой X. Гольдбахом, и отнюдь не первым его успехом, как утверждают некоторые, а четвёртым: до этого Гольдбах расшифровал письма Нойхауза, за ним — французского посланника д'Аллиона [65] и его секретаря Амелота. Елизавете Петровне и раньше были показаны дешифрованные письма французского посланника, так что поразил её не сам факт дешифровки, а антирусское содержание письма своего любимца.
65
Шетарди, как мы уже замечали, официально не был аккредитован при русском дворе, и официальным посланцем Версаля был д'Аллион.
Работать Гольдбаху с Бестужевым было нелегко. Нетерпеливый вице-канцлер то и дело подгонял и торопил бедного криптографа, мало входя в его творческий процесс, которого озарения посещали отнюдь не по окрику высокопоставленного начальства. Об этом свидетельствует письмо криптографа вице-канцлеру от января 1744 года:
«Милостивый государь мой!
Принося Вашему сиятельству первые плоды третьего цифирного ключа, надеюсь, что вместо нарекания мне какого-либо в том медления, паче моей поспешности удивляться причину иметь будут…»— пишет он и с гордостью докладывает о неожиданно быстро достигнутых успехах. Впрочем, чтобы слишком не обнадёживать Бестужева,
А торопил Бестужев Гольдбаха потому, что уж больно ему приспичило: он стоял на краю пропасти, означавшей не только отставку, но и лишение самой жизни. Что это такое, он хорошо знал, уже однажды пережив лишения при воцарении Анны Леопольдовны. Теперь несколько дворов Европы сразу — прусский, баварский, французский и шведский — интриговали и травили неудобного и строптивого канцлера, поставившего своей целью связать Россию с Австрией и Англией. Ему срочно были нужны доказательства их подрывной, сказали бы мы теперь, деятельности, и в первую очередь необходимо было обезвредить неофициального посланника французского короля и любимца императрицы и всего петербургского общества Шетарди.
И Гольдбах ему сильно помог.
Вот пассаж из письма французского посла в Стокгольме Ланмари своему коллеге в Петербурге д'Аллиону от 7 июля 1743 года: «Пока Бестужевы здешним двором править будут, мы никогда ничего доброго при них не достигнем, то Ваше Превосходительство можете надёжны быть, что я ничего во свете не пожалею для ссажения оных с высоты их великости».А вот ответ д'Аллиона Ланмари из Петербурга от 30 июля 1743 года: «Мы здесь в весьма сильных движениях находимся, и я уже приближаюсь к тому моменту… Бестужевых погубить или свергнуть… господа Бриммер(Бруммер. — Б. Г.) и Лесток меня твёрдо обнадёжили, что сие дело несовершенным оставлено не будет… И Вы, мой господин, можете уверены быть, что я прилежно тому следовать буду».
Лесток, Мардефельд и д'Аллион, фабрикуя лопухинское дело, в первую очередь метили в Бестужевых, игравших во внешней политике Елизаветы такую важную роль. Лесток открыто обвинял вице-канцлера во взяточничестве. Он вручил Елизавете запечатанный пакет с меморандумом и просил открыть его через месяц, чтобы она сама убедилась в правоте его обвинений. Прусский посланник попытался сделать Лестоку внушение, чтобы он обращался с Елизаветой Петровной более почтительно и не так бесцеремонно, но хирург, уверенный в своей правоте, шёл напролом:
— Вы её не знаете, — отвечал он Мардефельду. — С ней иначе ничего не поделаешь.
Но все недоброжелатели промахнулись: как пишет Валишевский, «более гибкий, более смиренный, не имея также столь свободного доступа к государыне, Бестужев действо-вал вкрадчивым внушением, сообщая императрице умело выбранные выдержки перехваченной им переписки Шетарди и Мардефельда и подчёркивая в них компрометирующие места искусно составленными пометками на полях».
Мардефельд, в контакте с французами работавший над идеей тройственного союза Пруссия-Франция-Россия, тоже был начеку. Он всячески выгораживал себя и Лестока в глазах императрицы, заставляя её колебаться и не доверять Бестужеву, которого она слегка недолюбливала. Но Мардефельд вёл дело против Бестужева так, чтобы в случае провала вся немилость русского кабинета пала на французов, а сам бы он остался вне подозрений.
Императрица колебалась и не хотела пока лишаться своих верных и компетентных советников, и заговорщики оставались пока ни с чем. Да и сам вице-канцлер не давал повода для преследований и не стал рисковать своим положением. Вероятно, этим объяснялось его пассивное поведение в деле Лопухиных и его неодобрительное отношение ко второму браку брата Михаила, который вызвал сильное недовольство императрицы. За всё это ему пришлось заплатить распрей с братом. Воспользовавшись несогласием А.П. Бестужева с новой женитьбой брата Михаила на немецкой дворянке, заговорщики сумели поссорить братьев, доселе согласно выступавших во внешнеполитических делах.