Без памяти
Шрифт:
Заставляя меня пожалеть о том, что я не сделала то, о чем он меня попросил. Возможно, это был мой единственный шанс сохранить себя.
Глава 11
— Надо было тебя убить! — Ее глаза транслируют неподдельный липкий страх и сожаление.
Неужели она всерьез верит, что я дал бы ей убить себя? Какая непростительная наивность, хотя в ее годы — это
Неважно, на самом деле она хотела сбежать или намеренно искала лабораторию. У меня есть более действенный способ узнать правду, чем ее бесконечные оправдания и отговорки. И больше нет никакого смысла продолжать наши затянувшиеся игры. Все закончилось бы еще раньше, но по веской причине я был вынужден задействовать альтернативные методы. Теперь причина нейтрализована, и нас ждет максимально прозрачный диалог.
— Попытаться определённо стоило, — с усмешкой соглашаюсь я. — Не стоит жалеть об упущенных шансах. Лучше займись генерацией очередного бредового плана.
Резко выпустив ее косу, я отступаю на шаг назад, предусмотрительно откинув осколок подальше от предприимчивой прыткой малышки.
— Ты и правда чудовище, — обречённо шепчет она, рефлекторно зажимая рану на ладони и болезненно морщась. Ну надо же какое откровение!
— Лучше не трогай. Занесешь инфекцию, — советую я, глядя на капающую кровь.
Не шелохнувшись, она упрямо поджимает губы.
— Да, что б тебя, — раздражённо рявкнув, отдираю здоровую руку Теи от пореза и тащу ее к раковине.
Включив воду, насильно пихаю кровоточащую ладошку под струю. Алатея шипит и сдавленно стонет, пока я промываю рану, а затем щедро поливаю антисептиком. Порез не глубокий, но кровь не останавливается. Виной тому повышенное давление из-за стресса и выброса адреналина.
— У тебя нездоровая тяга к самовредительству, — отчитываю близкую к обмороку бунтарку, с тревогой всматриваясь в бледное лицо. — Я же сказал — себя не ранить. Ты мазохистка, Тея?
— А ты садист, — с ее губ срывается истеричный смех.
— Значит, мы идеально дополняем друг друга, — парирую я, обрабатывая рану заживляющей мазью и следом накладывая стерильную повязку. Хорошо, что в опытном блоке у Артемьева все под рукой.
— Почему ты так неоправданно жесток со мной? — с отчаяньем выдыхает Тея.
Вскидываю голову, вопросительно глядя в несчастные голубые глаза.
— Я похож на того, кому нужны оправдания? — удерживая ее руку в своей, сухо интересуюсь я. В горле предательски першит и неприятно царапает за грудиной, хотя должно снаружи…
— Дай я… — взяв смоченный в антисептике ватный диск она неуверенно проводит им по царапине от осколка.
Я в недоумении застываю, позволяя ей смыть капельки крови с моей груди и нанести ту же мазь, что использовал сам минуту назад.
— Я чувствую, как бьется твое сердце. Оно у тебя есть. Больное, раненное, озлобленное, но есть, — произносит едва слышно.
Дыхание перехватывает от ее бережных прикосновений. Я ожидал чего угодно, но не этого. Как заколдованный смотрю на трепещущие ресницы, осторожно порхающие тонкие пальчики и не верю.
— Чтобы не происходило между нами раньше, я не смогла бы тебя убить… Я знаю это. Я что-то чувствую к тебе… помимо злости и ярости. Это правда, Леон, — закончив, она запрокидывает голову, глядя на меня с мольбой и смирением. — Пожалуйста, перестань причинять мне боль. Прекрати наказывать меня за то, чего я не помню. Это не поможет. Я просто сломаюсь, и ты ничего с этим не сможешь сделать, даже если захочешь спасти.
Тея трогательно всхлипывает, смаргивая набежавшие слезы. Мое безумное сердце надрывно колотится и рвется из грудной клетки. Обхватив ее лицо ладонями, я нежно стираю стекающие ручейки, лаская бархатную кожу подушечками больших пальцев и, склонившись, целую белокурую макушку. Вздрогнув, Алатея прикрывает ресницы и порывисто прижимается ко мне, словно ища убежища в моих объятиях… и находит. Всего на несколько секунд.
Я обнимаю ее, поглаживая трясущиеся в немых рыданиях плечи, трогаю губами бьющуюся венку на виске, дожидаюсь момента, когда она затихает и успокаивается, а потом сокрушаю одной короткой фразой:
— Я не захочу.
Тея прерывисто выдыхает, а затем каменеет в моих руках. Я снова отпускаю ее и делаю шаг назад. Спустя мгновенье наши взгляды сталкиваются в повисшей тишине, и в обращенных на меня прозрачных глазах больше нет ни капли тепла. Только живая отчаянная боль и непонимание. Внутри шипят и ворочаются змеи сомнений, жалят прямо в сердце. Что если я ошибся?
Нет. Нет, черт возьми. Очнись, Голденштерн. Она виновна.
— Я запомню, — слабым голосом произносит Тея и отворачивается.
Я хочу сказать: «не смей, смотри на меня», но в этот момент входные двери лабораторной капсулы разъезжаются, и в нашу сторону решительно направляется Артемьев.
— Где тебя черти носят? — срываюсь я на него.
— Ты вызвал меня пять минут назад, — невозмутимо отвечает док.
Остановившись напротив, он окидывает внимательным взглядом сначала меня, затем Алатею. Подмечает все, что нужно для составления общей картины случившегося.
— Девушка в состоянии выдержать процедуру? — кивнув на Тею, пристально смотрит мне в глаза.
— Ты врач или я? — раздраженно огрызнувшись, поднимаю с пола футболку и натягиваю на себя.
— Ладно, — шумно вдохнув, Артемьев переключается на Алатею. — Пойдем со мной, милая.
— Куда? — не сдвинувшись с места, встревоженно уточняет она.
— В соседний бокс. Мне нужно тебя осмотреть. Тут, сама видишь, негде даже присесть, — мягко уговаривает док.
— Со мной все в порядке, — упирается Тея. — И, будьте добры, объясните, о какой процедуре речь?