Без пощады
Шрифт:
Реджинальд и в самом деле имел «вескую» причину огорчаться оборотом тех событий, в которых и он был действующим лицом. Хотя он и был пленником лишь «на честное слово» и не содержался ни в каком заключении, но все время находился под страхом, что его схватят и отведут в крепость, откуда была одна дорога — на казнь. Король не переставал осыпать «изменников» разными угрозами, и если бы ему удалось привести их в исполнение, то в ответ на это не пощадили бы и сторонники парламента своих пленников из королевской партии, и Реджинальд мог бы пасть одной из первых жертв их справедливой мести.
Но не это пугало Реджинальда. Была надежда на то, что будет произведен обмен пленными. Тогда Реджинальд мог бы со временем иначе пристроить свою шпагу
— Да, вас постигло большое несчастье, капитан Тревор, и я от всей души жалею вас. Особенно грустно мне то, что вы пострадали за не правое дело.
— О, благодарю вас! — воскликнул он, обрадованный и ободренный добротой девушки, не вслушавшись в ее последние слова. — Но я говорю не о своем поражении; эту участь испытал не я один, и я знаю, что она постигла меня не по моей вине. Нет, эта гражданская война мучит меня тем, что из-за нее я лишился многих прежних друзей, и в особенности, — грустно добавил он, — меня терзает боязнь лишиться вашей дружбы.
— Но мы к вам нисколько не переменились, мистер Тревор, — уверяла его мягкосердечная девушка. — Действительно, одно время и отец, и все мы были очень раздосадованы вашими действиями против отца. Но потом мы рассудили, что вы были лишь исполнителем чужой воли и поступить иначе не могли.
— Вы поняли это правильно, как я, впрочем, и ожидал, — продолжал молодой человек, все более и более увлекаясь и поддаваясь своим иллюзиям. — Действительно, никогда ни одно служебное поручение не было мне так неприятно и так мало было созвучно с моей личной волей, как то, которое разлучило меня… с вами! — решительно выпалил он, немного замявшись было перед этими смелыми словами.
Очень смущенная этой неожиданностью, Вега отступила на шаг и даже отвернулась, не зная сразу, что ответить. Он этого не понял и принял за особый поощрительный маневр со стороны девушки, а потому и продолжал страстным шепотом свои признания:
— Да, мисс Вега, только об одном этом я сожалел и скорбел за все это бесконечно долгое время. Сколько служебных ночей провел я в неотступных думах о вас… Впрочем, когда служба и не обязывала меня бодрствовать, мои ночи все равно оставались бессонными из-за вас!
— Не понимаю, сэр, — попробовала отделаться шуткой Вега, — причем же я к вашей бессоннице?
Но эта притворная шутка вдруг напомнила Реджинальду, что, в сущности, эта девушка никогда не давала ему прямого повода говорить ей такие вещи, какие он сейчас говорил.
— Ах, — разочарованно произнес он, — если вам это непонятно, то мне нечего больше и объяснять… А я так надеялся, что вы поймете меня!
Но она отлично понимала его в эту минуту и даже была не прочь немножко поддержать его надежды: в ней заговорила ревность. Девушка заметила, как Кларисса повисла на руке Юстеса Тревора и без всякого стеснения бросала на него самые жгучие взгляды, сопровождаемые томными улыбками, на которые, казалось, он отвечал тем же. Пара эта готовилась начать новый танец. Зрелище, причинявшее Веге боль, как от острой пытки, и послужило на пользу Реджинальду. Когда он несмело, не надеясь на успех, попросил ее протанцевать и с ним несколько туров, она, к его удивлению, приняла это предложение. Этим молодая девушка снова сбила его с толку. Он не догадывался, что служит для нее лишь прикрытием в ревнивой игре.
Начался контрданс, — тот самый испанский танец, который через Францию проник в Англию, предшествуя котильону, кадрили и другим подобным «квадратным» танцам.
Пар образовалось столько, что часть их решила перейти в сад. Музыканты помещались так, что музыка была одинаково слышна и в доме, и в саду. Двери и окна одного из залов выходили на обширную террасу, перед которой расстилалась большая площадка для различных игр на открытом воздухе. Эта площадка была так хорошо утрамбована, что на ней так же легко было танцевать, как и на паркете. Терраса и окружавшие ее деревья были обвиты гирляндами пылающих разноцветных фонарей, а воздух был напоен смешанным ароматом цветов, в изобилии росших на садовых куртинах. Кларисса пожелала танцевать именно здесь, в этой чудной, естественной обстановке, в теплую летнюю ночь, где девушка чувствовала себя точно на родине, среди пальм и огромных светляков.
Ее большие темные глаза с восточным разрезом светились счастьем, словно она и в самом деле была перенесена в родную страну. Но в действительности Кларисса совсем и не думала о ней в эту минуту. Причина ее хорошего настроения была иная. Девушка и не скрывала этого. Страстная, никогда не встречавшая противоречия, эта девушка не привыкла ничего утаивать. Чего она хотела, того и добивалась. В настоящее время она задумала покорить сердце Юстеса Тревора и добивалась этого напрямик. Казалось, она и на этот раз достигнет своей цели. Молодой кавалер один танец уже протанцевал с нею, а теперь готовился пройтись с ней и в контрдансе. По всей видимости, он был полностью очарован своей дамой: внимательно слушал ее болтовню, оживленно отвечал ей, всецело разделял ее радости, — словом, всячески способствовал ее торжеству.
Все это казалось и Веге и доводило ее ревность до высшей точки кипения. Но ревность, это зеленоглазое чудовище, обладает свойством все преувеличивать и искажать, а потому бедная Вега совсем неверно истолковывала то, что видела. Беспристрастный наблюдатель, умеющий верно читать выражения лиц, истолковывать взгляды и движения людей, подметил бы, что Юстес Тревор только притворялся заинтересованным Клариссой Лаланд, в действительности же был бы очень рад избавиться от нее. Дело было в том, что он тоже страдал муками ревности, потому что видел рядом с Вегой своего кузена. Юноша знал, что Реджинальд раньше его был знаком с домом Поуэлей, и когда сам он, Юстес, был введен в этот дом, то, как он теперь припоминал, тамошняя домашняя челядь перешептывалась о том, что между младшей хозяйской дочерью и статным офицером Реджинальдом Тревором завязывается нечто большее, чем обыкновенная дружба.
Действительно ли это было так? Не возобновляются ли теперь на его глазах прежние отношения, временно прерванные по причине возникшей политической смуты, выбившей из привычной колеи всю страну? Юстес с тоской задавал себе эти вопросы и мучился ревностью. Ведь и он верил тому, что так искусно разыгрывалось при нем, но он не знал, что Вега вовсе не была такой простушкой, какой могла казаться на первый взгляд. Она отлично умела кокетничать, не хуже любой великосветской львицы.
Удивительно, как были перепутаны сердечные дела этого квартета: Реджинальд — Вега и Юстес — Кларисса. Двое мужчин любили одну и ту же женщину, две женщины любили одного и того же мужчину: двое же из них не были любимы теми, которых любили сами, и, что было всего страннее, именно эти, не любимые своими избранниками, ликовали и торжествовали воображаемую победу, между тем как любимые терзались всеми муками отвергнутой любви!
Если бы сердца могли заглянуть в сердца, то, увидели бы внутри совсем иное, чем извне, и тогда грустные стали бы радостными, и — наоборот. Но сердца, в большинстве случаев, «питаются» информацией посредством глаз, которые судят только по тому, что видят: а это часто бывает обманчивым, в особенности, когда разыгрывается комедия.
Печальное недоразумение между молодыми людьми продолжалось весь этот танцевальный вечер. Один танец сменялся другим, но ни в одном из них Юстес Тревор не был кавалером Веги. Вина была не его, хотя и могло показаться, что виноват именно он. На первый танец с Клариссой не он выбрал ее, но был выбран ею; то же самое вышло и со вторым. Танцуя с хозяйской дочерью, как бы по обязанности, от которой неудобно уклониться, он хотел подойти к Веге и пригласить ее на следующий контрданс. Однако неотступно следившая за ним Кларисса перехватила его опять.