Без пощады
Шрифт:
Но эта жертва была скорее случайной. Самое главное, что западный эпицентр пробоя пришелся вровень с вертолетной стоянкой. Манихеи подсекли пузатые транспортники на взлете!
Форте!
Транспортник, задетый дугой пробоя, развалился на куски. С лопнувших роторов гибнущей машины сорвались уже успевшие разогнаться винты. В считанные секунды они деловито изрубили два соседних вертолета.
Четвертый гигант чудом избегает разлетающихся обломков, но ударная волна так сильна, что машину разворачивает в воздухе – и бросает вниз!
Подкосы крыла с левым кормовым двигателем бьются о землю. Разбился? Нет, пилот еще борется, он чудом уводит машину вправо, зависает над каньоном…
И тут улетевшая далеко вверх стойка шасси транспортника, который взорвался первым, возвращается по крутой параболе и попадает в мерцающий диск носового винта!
Фортиссимо!
Скрежет, предсмертный хрип металла.
В облаке огня валится в каньон громадный транспортник с оторванной пилотской кабиной. Рядом с ним на авторотации падает штурмовой вертолет. Закручиваясь штопором, за ними тянутся щупальца черного дыма с разгромленной стоянки.
Падение происходит сонно, заторможенно…
Как в замедленной съемке…
Но какая здесь может быть замедленная съемка?! Не синематограф же, в самом деле!
Снова бьют зенитные пулеметы.
От вертолетных кострищ становится так светло, что я наконец вижу манихеев воочию. Они плывут по Стиксу в мою сторону. Из серого желе торчат только плечи, головы и редкие стволы. Они что – на подводной лодке?!
Вот так. На моих глазах воздушная кавалерия за несколько секунд потеряла пять вертолетов. Но это еще не значило, что поле боя останется за манихеями. Да и едва ли они стремились к подобному результату: партизанская стратегия направлена не на захват и удержание территорий, а на диверсии и скоротечные бои, которые почти всегда заканчиваются стремительным драпом.
Напомню: прямо над моей головой, у кромки обрыва, стояли БРАМДы, которые остались целехонькими. И теперь их экипажи, распсиховавшись, начали лихорадочно покидать огневую позицию. Водители разворачивали машины с намерением простым и понятным: обогнать отступающих вниз по течению манихеев и устроить им в подходящем месте засаду.
Что ж, несмотря на разгром, уцелевшие клоны голову не теряли… Вот что значит Второй Народный кавполк, офицерская косточка!
Все складывалось для меня как нельзя лучше. Манихеи улепетнут, а вся королевская конница, вся королевская рать ринется за ними, обуреваемая жаждой мщенья… Я же останусь наедине с собой! И даже получу ненулевые шансы отыскать среди обломков что-нибудь съедобное!
Но только я представил себе во всех подробностях банку консервированной ветчины, поджаренной на вертолетном топливе, как взревевшая по-буйволиному бронемашина выбросила из-под колес очередной пласт глиняного месива. Блин весом с полцентнера размашисто шлепнул меня по спине…
Тут мне уже ничто не могло помочь.
Я вывалился из своей ниши, как птенец из гнезда. И, беспомощно раскинув руки, полетел вниз, в Муть.
Слой показался плотным, как кисель. Воздух отчаянно сопротивлялся моему падению. Так вот почему сбитые вертолеты вели себя как в замедленной съемке!..
Что ж, в аномальных зонах есть свои преимущества…
Все равно при падении в Стикс я набил на груди синяк в три ладони.
Блямс!
Я ушел в прохладное желе с головой.
Не без труда вынырнул на поверхность. Течение вынесло меня на стремнину.
Рядом со мной качался продолговатый предмет. Я хотел ухватиться за него, но взгляд мой упал на черный шлем-сферу и лицо, белеющее под разбитым забралом. Труп!
Левое плечо онемело. Рука отказывалась повиноваться. Одновременно я осознал, что Стикс довольно глубок – ноги до дна нигде не доставали.
Выгребая одной рукой, я попытался достичь ближайшего берега – левого. Там виднелись столбики желтоватого свечения, единственный ориентир в почти непроглядной темени Мути.
Пробарахтавшись минуты полторы, я в изнеможении затих и, к своему ужасу, обнаружил, что не приблизился к берегу и на сажень. Хорошо что-то делать «из последних сил». А когда нет уже и последних?
Тогда крайне желательно, чтобы рядом с вами оказался катер Единой Службы Спасения. Сгодятся также экраноплан, вертолет, лодка, буксир или робот-скутер…
Подойдет даже ныряющий катамаран, чего уж там!
И надо же: именно такой катамаран, под завязку набитый манихеями, в полуподводном положении проскользнул мимо меня, обдав упругой волной.
– Аааа! Братки! Спасите! Я не пехлеван!..
Ноль эмоций.
– Я свой! Руски! Руски брат! Спасите!
Ни ответа – ни привета. Пулей не угостили – и на том спасибо.
– Эгей! Тону! Я нейтрал! Русский! Друг!.. Именем верховного командования!
Катамаран растворился в непроглядной Мути.
– Драные черти, б… уроды ё… Отродье… Нехристи…
И вдруг из темноты донесся задорный крик:
– Это кто там матерится?!
Русская речь! Невероятно!
– Лейтенант Пушкин, военфлот Российской Директории!
– Пушкин-мать-твою-кукушкин… Оружие есть?!
– Ни хрена нет! Я тону тут вообще!
– Ну смотри, без фокусов! Одно подозрительное движение – и ты труп.
– Какие фокусы…
И вот рядом со мной появляется второй катамаран… Собственно, его, как и первый, толком не видно: над водой торчат только плечи диверсантов и спарка зенитных пулеметов.
Борт катамарана больно бьет меня по щиколоткам…
Я ору.
Ко мне тянутся руки…
Я снова ору, чтобы не хватались за левое плечо.
Манихеи, конечно, ничего не понимают, но таинственный русский переводит для них на фарси.
В итоге я переваливаюсь через бортовые поручни и, ощутив под ногами обрезиненную палубу, слышу:
– Сыновья света просят, чтобы ты перестал шуметь, иначе они перережут тебе глотку.
Теперь я могу разглядеть говорящего. Кажется, молодой парень. В черной одежде типа трико, с плотно облегающим голову капюшоном. Лицо – тоже черное. И даже белки глаз не блестят. Инъекция красящей спецжидкости? Наверное…