Без Поводыря
Шрифт:
– Вы опасный человек, Наденька, – заявил я совершенно искренне. – Мне уже боязно просить вас оказать мне услугу и заняться моими делами. Было бы горько узнать, что люди, коих я полагал за своих друзей или даже соратников, банальные мошенники и недобросовестные… как вы говорили? Интенданты?
– Поставщики, – вновь прикусив губу, поправила меня девушка. Тут же сцепила ладони вместе и, холодно блеснув глазами, заявила: – И тем не менее мне придется этим заниматься. Мой отец считал, будто жена должна уметь вести домашнее хозяйство. И что с того, что ваша,
– Иван Давидович – образец отцовской мудрости, – ничуть не кривя душой, признал я. – И коли вам это действительно интересно, был бы рад, если бы моими побочными делами занимался такой очаровательный комиссар. Тем более что сам я, в силу своего возвращения на государственную службу, ими заниматься уже не должен.
– Кто же это делал, пока вы служили здешним начальником? – удивилась Надя. – Что же касается вашего возвращения, это мне уже известно. Сашенька Куракина уже успела мне все пересказать… вкратце. Вас можно поздравить с повышением в чине, Герман Густавович? Мой батюшка получил третий класс только на пятидесятый год беспорочной службы…
– Я слышал, что прежде чины давали менее охотно. Зато признайте, Наденька, Иван Давидович не обижен другими выражениями признания его заслуг. Я имею в виду ордена.
– Ну что вы как маленький, – изогнула она губы в понимающей улыбке. – Вздумали с папой мериться заслугами? Оставьте. Ныне вам благоволит наследник престола, и ежели вы его не разочаруете, ваше будущее может вызывать только зависть иных, не таких активных и трудолюбивых, господ. Однако, сударь, вы меня удивляете. Как же можно доверять ведение своих дел кому-то иному? Это ведь по меньшей мере опасно…
– Вы хотели сказать – неумно?! – расшифровал я ее иносказания. – Я бы предложил вам, Надежда Ивановна, отправиться моим поверенным к управляющему Томским Промышленным банком господину Мартинсу Гинтару Теодорсовичу. Пока я в некотором роде отсутствовал в Томске, именно он занимался моими финансами, а теперь я бы хотел, чтобы эту обязанность взяли на себя вы.
– Уместно ли будет…
– Ах, оставьте, Наденька, – поморщился я, верно ее поняв. Так-то она, конечно, была права. Молодой незамужней девушке отправиться в кабинет директора банка несколько неприлично. – Неужели вы думаете, я позволю вам ехать в логово этой акулы капитализма одной?! Конечно же с вами будет…
– Как вы сказали? – вскинулась дочь грозного кригскомиссара в отставке, члена Военного Совета империи. – Акула капитализма?
– Ну да. Именно так.
– Надо же, – покачала головой девушка. – Кто бы мог подумать! Никогда бы не поверила, если бы не слышала этого сама! Наш идеалист и реформатор, как оказалось, знаком с романами мистера Теккерея! Признаюсь, меня тоже восхитила уместность этого нового, им изобретенного термина… У нас с вами, милый Герман, много больше общего, чем мне прежде казалось! И я несказанно этому рада. Было бы печально волею родителя выйти замуж за недалекого, ограниченного крючкотвора и интригана!
Мать моя женщина! Это она была такого обо мне мнения? Ничего же себе! Я ее романтичной дурой считал, а она меня тупым чинушей?! Да еще и интриганом в придачу. Вот, блин, и поговорили.
А при чем тут какой-то мистер Теккерей, я тогда и вовсе не понял. Так-то имя вроде знакомое, где-то что-то слышал. Но что этот американец наваял, чем знаменит – понятия не имел. И словечко это – «капитализм» – прежде считал изобретением герра Маркса. Блеснуть хотел удачным словосочетанием, а оно вон как вышло…
Благо продолжения темы не последовало. Надежда разложила реквизированные в кабинете бумаги поверх одеяла, уселась рядом и стала с пристрастием меня допрашивать. Это что и какова моя там доля. И где документ, который это мог бы подтвердить? Сколько у меня этого, сколько того и как часто распределяется прибыль? Дотошной дамочка оказалась. Я уже и сомневаться стал – такой ли уж ее отец датчанин, как утверждает, и настолько ли ее мать обрусела, как это принято считать?!
Я рассказывал и объяснял. Мне и самому оказалось полезным напрячь память и припомнить различные нюансы договоров с различными людьми. Девушка хихикала над моими, надеюсь, действительно смешными эпитетами моим деловым партнерам, но что-то там себе помечать в блокноте не забывала.
Потом в спальню робко прокрался Миша с известием, что прибыл господин Цибульский и просит его превосходительство уделить ему время. Велел переставить стулья и звать золотопромышленника. Знаете, как забавно было наблюдать осторожничающего в присутствии незнакомой девушки богача! Какие выверты Великого и Могучего звучали из его уст в попытке завуалировать сведения, о которых черным по белому было написано в лежащих на коленях Наденьки бумагах! Я наслаждался! Имел же я право на маленькую месть людям, бросившим одинокого раненого ради пышных церемоний встречи нового западносибирского наместника!
– Вот и думаю ныне, ваше превосходительство, куда же мне теперича людишек-то отправлять? Вроде и деньги на розыск есть, и горы Алтайские куда доступнее стали, а решиться не могу.
– Ну по Пуште пусть поищут, – с показным равнодушием выговорил я. – Речка такая есть. Кажется, в Лебядь впадает… И по Ямань-Садре еще. Это там же.
– На чертеже показать не изволите ли? – засуетился достать из внутреннего кармана кафтана карту, тем не менее не забывая искоса поглядывать на Мишу с Надей, Захарий Федорович.
– Извольте, – легко согласился я. – Вот здесь. Прииск Царе-Александровский видите? А вот здесь – ищите!
– Вот так просто? – вскричал золотопромышленник.
– Ну да, – вынужден был согласиться я. – А чего тут такого? Будто бы…
– Мы с Михаилом… – начала мадемуазель Якобсон и взглянула не без гордости за такого удивительного меня, конечно, на секретаря.
– Михайлович, – словно зачарованный, подсказал Карбышев.
– С Михаилом Михайловичем посетим вас, господин Цибульский, дабы оформить участие в новых приисках. Условия, надо полагать, те же?