Без права на ошибку
Шрифт:
– Расскажите, как вы лично напали на след?
– Мой вклад мизерный! Основная заслуга сотрудников полковника Старикова и дешифровщиков-москвичей. Они проделали адскую кропотливую работу. Ну а я… Первый посыл пришел во сне, как Менделееву его таблица или Вольтеру новый вариант «Генриады». Я вспомнил, что на совещании у генерала Смирнова по поводу бомбардировки плавучего моста Лавров, перечисляя слабые пункты плана, отогнул палец от сжатого кулака. Ты читал в «Смене» интервью с Рудольфом Ивановичем Абелем? Помнишь, в ответ на вопрос о бдительности он рассказал, как по нескольким фразам выявил двух немецких лазутчиков? Ну вот и я тогда вспомнил, что Лавров отогнул палец. А ведь, считая по пальцам, русский загибает их, а немец разгибает. Правда, он быстро поправился, но память моя успела зафиксировать и отдала этот факт мне же во сне. Подвел его расчет и на трудность пеленгации радиосеансов. Известно – самое уязвимое звено в рабочей цепи разведчика – это связь. А он был уверен, что у нас нет пеленгаторов, способных накрыть его ультракоротковолновый передатчик. И оставил след. А инициатива Тугова гаркнуть с борта «Ахтунг!» – черт знает какая глупость! Но ведь без ошибок не бывает. В 1892 году профессор Владимиров в книге «Закон зла» писал: нет той прозорливости, которая предусмотрела бы всех возможных изобличителей преступления, и нет той ничтожной соломинки, которая не могла бы вырасти в грозную дубину обвинителя. После шума, поднятого Туговым в эфире, Лавров посчитал его конченным и решил провалить совсем, используя его будущие признания как дезинформацию. Тут-то он и сработал под Хижняка.
– Минутку, Борис Петрович! Пока не забыл. Что-то о Хижняке мне непонятно? Больно он уж вездесущ. Там Хижняк, здесь Хижняк, а словесные портреты на него все разные. Хамелеон?
– Нет, все намного проще. Такого человека вообще не было. Даже документы на имя Хижняка Арнольда Никитича не фабриковались. Трюк! Ты знаешь, что один агент может работать под несколькими фамилиями и кличками. А здесь немцы применили обратный трюк: разные агенты представлялись своим подчиненным под именем Хижняка и этим вводили в заблуждение наших чекистов. Ясно теперь? Так вот, Лавров, сработав под Хижняка, внушил Тугову, что «Тринадцатый» – Шейнин. Такие штучки иногда удавались, а здесь Лавров просчитался. Ведь с первого его практического шага ему противодействовали наши люди: курсанты поймали ракетчицу, чекисты Саратова засекли передачу, у лейтенанта Гобовды было много помощников, Елена Васенко через «скрип» догадалась о передатчике-автомате, она же опознала голос Тугова. Всех, помогающих нам, не перечислить.
– Какова дальнейшая судьба Лены Васенко и Шейнина?
– После войны Лена уехала в Выборг. Дочка у нее хорошенькая, муж шофер… Как-то летом сорок, пятого года я шел от поселка к полевому аэродрому. Дорога мягкая, пыльная. Смотрю, низко проходит штурмовик. Номер даже видно: « десятка». Из кабины пилот посматривает. Пролетел, потом разворачивается и на меня. Давит брюхом, негодяй, струей шибает. Четыре захода сделал, извалял меня в пыли, как отбивную в сухарях. Я чуть не лопнул от злости! Вылез из кювета, прочихался и рысью на аэродром. Придумываю на большом ходу кару безобразнику. Шутка ли, майора армейского масштаба носом в пыль тыкать! Прорываюсь сразу к командиру полка и рычу: «Подать хулигана!». Он за компанию со мной чихнул разок-другой и посылает за летчиком с «десятки». Приходит тот, капитан, весь в орденах, как будто ждал вызова и нарочно иконостас на груди сделал, и, не обращая на меня внимания, отвечает командиру: «Перепутал, – говорит, – принял этого грязного дядю за немецкого диверсанта». Я тут совсем взбеленился. «Какого такого грязного дядю, племянничек? Я блестел как начищенный пятак, сукин ты сын! Под трибунал захотел?» Ну, командир ему с ходу десять суток гауптвахты влепил. А он так невинно отвечает: «Слушаюсь! Только с кем ошибок не бывает. Помню, служил я с одним капитаном контрразведки, так он тоже путал и уверял, что я шпион». Тут я узнал бывшего подследственного Шейнина. Полез он в карман, протянул на ладони монету: «Вот, – говорит, полтора года тому капитану передать не могу, таскаю в кармане по всем фронтам». Я за монету. Ба! Старинная болгарская лева! Остыл я, попросил снять взыскание с шалопута.
Разговор мы закончили в полночь. По невидимой Волге плыли огни. Холодный ветер загнал нас в комнату. Уже прощаясь, но еще полный любопытства, я спросил:
– Ну а лично вы рисковали часто?
– В каком смысле? Жизнью, что ли?.. Не было. Если только раз… Он достал свою обширную коллекцию монет. На черном бархате под блестящим рядом тувинских акш и монгольских тугриков особнячком лежала крупная румынская лея со свинцовым следом от пули.
– В левом кармане была, – сказал Борис Петрович и сдул с нее невидимую пылинку.