БЕЗ ПРОТИВОРЕЧИЙ
Шрифт:
– Но ведь это вполне соответствует здравому смыслу, когда…
– Здравый смысл, мой дорогой друг, – самый наивный из всех предрассудков. В наше время это уже общепризнанно.
– Но я не совсем понимаю, как можно…
– Вы разделяете самое распространенное в мире заблуждение – считаете, что все можно понять. Вы не осознаете, что мир – это сплошное противоречие.
– Противоречие в чем? – спросила жена автопромышленника.
– В самом себе.
– Как это?
– Видите ли, мадам, долг мыслителя – не объяснять, а показать, что невозможно
– Да, конечно… только…
– Цель философии – не добиваться знаний, а доказать, что человек и знание несовместимы.
– Но что же останется, когда мы докажем это? сила молодая девушка.
– Инстинкт, – почтительно ответил доктор Притчет.
В другом конце гостиной группа гостей собралась вокруг Больфа Юбенка. Он сидел, выпрямившись на краешке кресла, пытаясь таким образом придать как можно более достойный вид своему лицу и тучному телу, которые, как правило, расплывались, когда он расслаблялся.
– Вся литература прошлого, – говорил Больф Юбенк, – была дешевым надувательством. Она приукрашивала действительность в угоду денежным мешкам, которым прислуживала. Мораль, добрая воля, великие свершения, торжество добра и человек как некое героическое существо – все это сегодня не вызывает ничего, кроме смеха. Показав истинный смысл жизни, наш век впервые за всю историю придал литературе глубину.
– А что является истинным смыслом жизни, мистер Юбенк? – застенчиво спросила молодая девушка в белом вечернем платье.
– Страдание, – ответил Юбенк. – Принятие неизбежного и страдание.
– Но почему? Люди ведь счастливы… иногда… Разве не так?
– Это лишь иллюзия, возникающая у людей, которым чужда глубина чувств.
Девушка покраснела. Богатая дама, которая унаследовала нефтеперерабатывающий завод, виновато спросила:
– Мистер Юбенк, а что нужно сделать, чтобы улучшить литературный вкус людей?
– Это первостепенная социальная проблема, – ответил Юбенк. Он считался звездой первой величины в современной литературе, но за всю жизнь не написал ни одной книги, которая разошлась бы тиражом больше трех тысяч экземпляров. – Я лично считаю, что законопроект о равных возможностях, примененный в литературе, стал бы решением этой проблемы.
– А применение этого законопроекта в промышленности вы поддерживаете? Я вот даже не знаю, что о нем и думать.
– Конечно, поддерживаю. Наша культура погрязла в болоте материализма. Люди утратили духовные ценности, обманывая друг друга в погоне за материальными благами. Они слишком хорошо живут. Но они вернутся к более благородному образу жизни, если мы научим их жить в нужде. Следовательно, нужно поумерить их алчность.
– Это мне и в голову не приходило, – извиняющимся тоном сказала дама.
– Но как вы собираетесь применить законопроект о равных возможностях в литературе, Рольф? – спросил Морт Лидии. – Для меня это что-то новое.
– Меня зовут Больф, – сердито сказал Юбенк. – А для вас это ново потому, что это я сам придумал.
– Ну хорошо, хорошо. Я вовсе
– Все очень просто, – сказал Больф Юбенк. – Нужно принять закон, ограничивающий тираж книги до десяти тысяч экземпляров. Это откроет литературный рынок для новых талантов, свежих идей и некоммерческой литературы. Если людям запретят раскупать миллионами экземпляров всякую макулатуру, им просто придется покупать хорошие книги.
– Да, в этом что-то есть, – сказал Морт Лидди. – Но не ударит ли это по карману писателей?
– Тем лучше. Писать книги должен лишь тот, кто действует не из корыстных побуждений и не гонится за наживой.
– Но, мистер Юбенк, а что, если больше десяти тысяч человек хотят купить какую-то книгу? – спросила девушка в белом платье.
– Десять тысяч читателей вполне достаточно для любой книги.
– Я имела в виду не это. Что, если она ну окна им"!
– Это не имеет никакого значения.
– Но почему, если интересный сюжет…
В литературе сюжет – это всего лишь примитивная вульгарность, – презрительно произнес Больф Юбенк.
Доктор Притчет, направлявшийся через гостиную к бару, остановился и заметил:
– Вполне с вами согласен. Равно как и логика – примитивная вульгарность в философии.
– Или мелодия, которая является лишь примитивной вульгарностью в музыке, – сказал Морт Лидии.
– О чем это вы спорите? – спросила, подойдя к ним, Лилиан.
– Лилиан, дорогая, – протянул Больф Юбенк, – я не говорил, что посвятил тебе свой новый роман?
– Нет, Больф, дорогой, спасибо.
– А как называется ваш новый роман? – спросила одна небедная дама.
– «Сердце – одинокий молочник».
– А о чем он?
– О разочаровании и безысходности.
– Но, мистер Юбенк, – густо покраснев, спросила молодая девушка в белом платье, – если в мире существуют лишь разочарование и безысходность, ради чего тогда жить?
– Ради любви к ближнему, – мрачно ответил Юбенк. Бертрам Скаддер стоял, склонившись над стойкой бара.
Его длинное, худое лицо словно запало внутрь, лишь рот и глаза выдавались вперед тремя мягкими выпуклостями. Он был редактором журнала «Фьючер», в. котором опубликовал свою статью о Хэнке Реардэне, которая называлась «Спрут».
Бертрам Скаддер поднял свой пустой бокал и молча протянул бармену. Он отпил глоток, заметил пустой бокал стоявшего рядом с ним Филиппа Реардэна и молча указал на него пальцем бармену. На пустой бокал Бетти Поуп, которая стояла рядом с Филиппом, он не обратил никакого внимания.
– Послушай, дружище, – сказал Бертрам Скаддер, устремив взгляд куда-то рядом с Филиппом, – нравится это тебе или нет, но законопроект о равных возможностях – большой шаг вперед.
– А что дает вам основания полагать, будто я не одобряю его? – растерянно спросил Филипп.