БЕЗ ПРОТИВОРЕЧИЙ

Рэнд Айн

Реардэн вновь почувствовал наплыв усталости. У него было такое ощущение, словно он видел, как волны ее растут и крепчают, но не внутри его, а снаружи, растекаясь по всей комнате. На мгновение у него возникло такое чувство, словно он затерялся в угрюмо-безжизненной пустыне, нуждается в помощи, но прекрасно понимает, что ждать ее неоткуда.

Он остановился как вкопанный. В дверях гостиной он увидел высокого, стройного мужчину, который, прежде чем войти, на мгновение остановился. Они стояли в разных концах комнаты. Реардэн

не был знаком с этим человеком, но из всех знаменитостей, чьи фотографии часто появлялись на страницах газет, этот вызывал у него наибольшее презрение. В дверях стоял Франциско Д'Анкония.

Реардэн никогда не принимал всерьез таких людей, как Бертрам Скаддер. Но каждую минуту своей жизни, каждую секунду, когда он чувствовал гордость от того, что от напряжения у него рвутся мышцы и раскалывается голова, с каждым шагом, который он делал, чтобы подняться из глубин рудников Миннесоты и превратить свои усилия в золото, со своим глубочайшим уважением к деньгам и тому, что они значат, он презирал этого пустого мота, не имевшего никакого понятия о том, что такой великий дар, как унаследованное богатство, надо еще оправдать. Вот, думал он, самый презренный представитель этой породы.

Он видел, как Франциско Д'Анкония вошел в гостиную, поклонился Лилиан и смешался с толпой гостей, словно был хозяином этого дома, а не пришел сюда впервые в жизни.

Все головы оборачивались ему вслед, как приклеенные.

Подойдя еще раз к Лилиан, Реардэн беззлобно, но с презрением, переходящим в насмешку, сказал:

– Я не знал, что ты и с этим знакома.

– Мы встречались несколько раз на приемах.

– Он что, тоже один из твоих друзей?

– Конечно, нет, – ответила Лилиан с искренним негодованием в голосе.

– Тогда зачем ты его пригласила?

– Когда он в стране, невозможно устроить прием, я имею в виду достойный прием, не пригласив его. Если он приходит, это, конечно, весьма неприятно, а если нет – позор в глазах общества.

Реардэн рассмеялся. Он явно застал Лилиан врасплох своим вопросом. Сознаваться в подобных вещах было не в ее правилах.

– Послушай, – сказал он устало, – я не хочу портить тебе вечер. Но держи этого человека подальше от меня и не пытайся представить его мне. Я не хочу его знать. Не знаю, как это у тебя получится, но ты опытная хозяйка, так что уж постарайся.

Дэгни замерла, увидев подходившего к ней Франциско. Он учтиво поклонился ей. Она заметила, как он слегка улыбнулся, показав, что что-то понял, но не захотел дать ей понять, что именно.

Дэгни отвернулась. Она надеялась, что остаток вечера ей удастся избегать его.

Больф Юбенк присоединился к группе гостей, собравшихся вокруг доктора Притчета, и с недовольным видом говорил:

– …нет никакой надежды на то, что люди смогут понять высшие идеалы философии. Культуру нужно вырвать из рук охотников за наживой. Литература должна финансироваться из

госбюджета. Ведь это же просто позор: к мастерам искусства относятся как к коробейникам, а их работы продаются, как мыло.

– Похоже, вас не устраивает именно то, что они продаются не так хорошо, как мыло? – спросил Франциско Д'Анкония.

Никто не заметил, как он подошел. Разговор резко прервался. Большинство присутствующих не были знакомы с Франциско, но сразу узнали его.

– Я хотел сказать… – сердито начал Больф Юбенк и тут же замолчал. На лицах слушателей он увидел выражение живого интереса, но уже не к философии.

– О, профессор, здравствуйте, – сказал Франциско, кланяясь доктору Притчету.

Доктор Притчет без особого удовольствия ответил на приветствие и представил Франциско кое-кому из собравшихся.

– Мы как раз обсуждали с доктором Притчетом очень интересный вопрос. Он говорил, что все – это ничто, – серьезным тоном произнесла важная дама.

– Он без сомнения знает об этом больше, чем кто бы то ни было, – не менее серьезно ответил Франциско.

– Я бы никогда не подумала, что вы, сеньор Д'Анкония, так хорошо знаете доктора Притчета, – сказала она и удивилась, заметив, что профессору явно не понравилось ее замечание.

– Я выпускник знаменитого Университета Патрика Генри, где сейчас работает профессор Притчет. Но моим учителем был один из его предшественников – Хью Экстон.

– Хью Экстон, – с удивлением сказала привлекательная молодая женщина. – Но, сеньор Д'Анкония, этого не может быть. Вы же так молоды. Я думала, он один из выдающихся философов прошлого века.

– Вероятно, по духу, мадам, но не в действительности.

– Но я думала, он давно умер.

– Почему? Он жив.

– Но почему тогда о нем ничего не слышно?

– Он уволился девять лет назад.

– Как странно. Когда подает в отставку политический деятель или перестает сниматься кинозвезда, мы узнаем об этом из передовиц газет, но когда прекращает работать философ, люди этого даже не замечают.

– Рано или поздно замечают.

– Я думал, Хью Экстон один из классиков, которых сейчас не изучают, разве что по истории философии, – с удивлением сказал один молодой человек. – Я недавно читал статью, в которой он представлен как последний из великих сторонников разума.

– А чему учил Хью Экстон? – спросила важная дама.

– Он учил, что все – это нечто, – ответил Франциско.

– Ваша преданность своему учителю достойна похвалы, сеньор Д'Анкония, – холодно сказал доктор Притчет. – Можно ли рассматривать вас как практический результат его учения?

– Несомненно.

Джеймс Таггарт подошел к собравшимся и ждал, когда его заметят.

– Привет, Франциско.

– Добрый вечер, Джеймс.

– Какое счастливое совпадение, что я встретил тебя здесь. Мне очень хотелось поговорить с тобой.