БЕЗ ПРОТИВОРЕЧИЙ
Шрифт:
– А что вы хотели понять во мне? – спросил Реардэн. Это вырвалось у него непроизвольно, он не осознавал, что этим вопросом начисто перечеркнул свой гнев и негодование, что это всего лишь предлог, чтобы остановить, удержать этого человека.
Франциско обернулся. Его лицо по-прежнему выражало учтивость и искреннее уважение.
– Все, что мне было нужно, я понял, – ответил он. Реардэн стоял и смотрел вслед Франциско, пока тот не смешался с толпой гостей. Дворецкий с хрустальным блюдом в руке и доктор Притчет, нагнувшийся
Когда он отошел от окна, к нему подошла Дэгни. Она улыбнулась, открыто вызывая его на разговор. Он остановился. Ей показалось, что он сделал это неохотно. Чтобы нарушить молчание, она поспешно заговорила:
– Хэнк, почему здесь сегодня так много интеллигентов с наклонностями бандитов? Я бы не пустила их и на порог своего дома.
Она заметила, как сузились его глаза, – так сужается просвет, когда закрывается дверь.
– Я не вижу особых оснований не приглашать их, – холодно ответил он.
– Я вовсе не собираюсь критиковать выбор гостей, но… Я не пыталась выяснить, кто из них Бертрам Скаддер. Если узнаю, влеплю ему пощечину. – Она старалась держаться непринужденно. – Не хотелось бы устраивать сцену, но боюсь, мне будет трудно держать себя в руках. Я не поверила своим ушам, когда мне сказали, что миссис Реардэн пригласила его.
– Это я пригласил его.
– Но… почему? – Голос ее дрогнул.
– Я не придаю особого значения подобного рода приемам.
– Извини, Хэнк. Я не знала, что ты настолько терпим. О себе я этого сказать не могу.
Он промолчал.
– Я знаю, что ты не любишь званые вечера. Я тоже их не люблю. Но знаешь, Хэнк, мне иногда кажется, что только мы и можем по-настоящему получать от них удовольствие.
– Боюсь, у меня нет таких способностей.
– Неужели ты думаешь, что кто-то из них действительно наслаждается всем этим? Они всего лишь пытаются быть еще более бездумными, чем обычно. Быть раскованными и несерьезными. Мне же кажется, что человек может чувствовать себя легко, раскованно и непринужденно, лишь когда осознает свою важность и значимость.
– Я не знаю.
– Просто эта мысль иногда беспокоит меня… Со времени моего первого бала… Я по-прежнему уверена, что прием должен быть праздником, торжеством, а праздники должны быть у тех, кому есть что праздновать.
– Я никогда не думал об этом.
Дэгни никак не могла свыкнуться с его холодной официальностью, никак не могла подобрать нужные слова. Она не верила своим глазам. У него в кабинете они всегда чувствовали себя непринужденно друг с другом. Сейчас же на него словно надели смирительную рубашку.
– Хэнк, только представь себе! Как прекрасно было бы здесь, если бы мы не знали никого из этих людей! Краски, наряды… А сколько понадобилось воображения, чтобы все это было так…
Дэгни разглядывала
– Зачем мы отдали все это глупцам? Это должно принадлежать нам.
– Но каким образом?
– Не знаю. Я почему-то всегда думала, что праздники должны быть чем-то возбуждающим, ослепительным, как изысканное вино. – Она рассмеялась. В ее смехе прозвучали нотки грусти. – Но я не пью. Это лишь еще один символ, не означающий того, что призван означать.
Реардэн молчал.
– Может быть, мы что-то упустили? .
– Может быть. Я не знаю.
Дэгни вдруг ощутила пустоту и обрадовалась, что он не понял ее. Она смутно осознавала, что наговорила лишнего, во многом призналась, хотя и не знала точно, в чем именно. Она нервно пожала плечами.
– Это всего лишь мое давнее наваждение, – сказала она безразличным тоном. – На меня изредка находит. Раз или два в год. Но достаточно мне взглянуть на последний прейскурант на сталь, как я начисто забываю об этом.
Когда Дэгни отошла, Реардэн смотрел ей вслед. Но она этого не знала.
Ни на кого не глядя, она медленно шла по гостиной. Она заметила небольшую группу гостей, сидевших у неразожженного камина. В комнате не было холодно, но они собрались у камина, словно греясь у несуществующего огня.
– Не знаю, что со мной происходит, но я начинаю бояться темноты. Нет, не сейчас, только когда я одна. Меня пугает ночь. Ночь как таковая, – сказала пожилая старая дева с выражением полной беспомощности.
Рядом сидели еще три женщины и двое мужчин. Они были хорошо одеты, кожа на их лицах была гладкой и ухоженной, но держались они с опаской и настороженностью, разговаривая на тон ниже, чем обычно. От этого разница в их возрасте начисто стерлась. Они все выглядели какими-то поношенными. Дэгни остановилась и прислушалась.
– Но, дорогая моя, почему вас это пугает? – спросил кто-то.
– Не знаю, – продолжала старая дева. – Я не боюсь ни воров, ни бандитов. Но я не могу уснуть всю ночь. Засыпаю лишь на рассвете. Это очень странно. Каждый вечер, когда начинает темнеть, у меня появляется чувство, что это навсегда, что солнце больше не взойдет.
– Моя кузина живет на побережье, в штате Мэн. В своих письмах она пишет то же самое, – сказала одна из женщин.
– Прошлой ночью, – сказала старая дева, – я никак не могла уснуть из-за канонады. Где-то в море всю ночь палили пушки. Я не видела никаких вспышек, лишь слышала выстрелы, которые изредка гремели в тумане где-то над Атлантикой.
– Я читал в сегодняшних утренних газетах, что это были учения корпуса береговой охраны.
– Да какие там учения, – безразлично произнесла старая дева. – Все на побережье прекрасно знают, что это было. Береговая охрана опять гонялась за Рагнаром Дан-нешильдом.