Без пути-следа
Шрифт:
— Конечно, конечно. — Соседка открыла дверь тамбура пошире и впустила их вовнутрь. В тамбуре было темно. Они прошли и встали бочком в уголке. — В наше время дружеские отношения такая редкость.
— И не говорите, — согласился Толик, с чувством махнув рукой, и перешел на доверительный шепот: — Все готовы друг друга слопать, аж жить противно.
— Увы.
Не отпуская полы халата, она постучала в дверь Лагодиных свободной рукой.
— Оленька, это я!
Послышались шаги и короткое металлическое чавканье ключа в замочной скважине.
— А какой у них праздник? — спросила соседка шепотом.
Но дверь
Толик поставил ногу так, чтобы помешать захлопнуть ее. Торт и гвоздики он сунул соседке, оторопевшей от неожиданности и машинально схватившей все, что прилетело к ней в руки. Халат распахнулся, и, целомудренно прикрывшись коробкой с тортом, она попятилась в свою квартиру.
— С Новым годом, с новым счастьем, — сказал Толик голосом телеведущего и, входя в квартиру Лагодиных, немедленно перешел на свой обычный корявый язык. — Оля, нам, кэ че, проблемы не нужны. И ты себе тоже проблем не создавай. Нам пока что поговорить надо.
С ее лица смотрели не настоящие, будто из чьей-то фотографии вырезанные глаза. Оля стояла как-то очень угловато и неудобно, порываясь то к входной двери, то к телефону, висящему на стене. Она принялась кричать, но крик оборвался, так и не успев развернуться: Толик ударил ее в живот. Она утробно екнула и осела Мите на руки.
— Закрой дверь, — сказал Толик, и Митя закрыл, толкнув коленом.
Толик стремительно прошел по прихожей мимо зеркала и свернул в сторону кухни. Пока Митя тащил корчащуюся, шумно сопящую от боли Ольгу, Толик пошел по квартире. Комната, в которую Митя втащил Олю, выглядела безысходно. Из мебели в ней оказались диван, стол и три стула. Зато ее наполняли пустые трехлитровые банки, монитор без системного блока, горшки с геранью, стоящие прямо на полу, пачки из-под чипсов, стопки газет и клочья свалявшейся пыли, покатившиеся прочь от Митиных ног.
— Откуда ты взялся, урод? — выдавила из себя Ольга.
Митя усадил ее на диван, и тут же из соседней комнаты его позвал Толик:
— Иди сюда!
Митя вошел. Низко развалившись на раскладушке, спиной к стене сидел Олег. Его белые руки лежали на простыне, как связанные в пучок веревки. Лицо у Олега отсутствовало — это зрелище прожгло Митю животным испугом, но он заставил себя всмотреться. Он видел кожу, облегающую череп, с тенями и бликами в положенных местах, видел сухие с белесым налетом губы, прикрытые веки с остренькими волосками ресниц, даже микроскопические волоски на кончике носа. Все это он видел, но это уже не составляло человеческого лица. Олег был одет в сорочку с длинными рукавами, штанов на нем не было. Митя с отвращением посмотрел на его безволосые ноги, вытянутые на середину комнаты, и вспомнил, как пьяный Чуча лежал в туалете общежития, вот так же вытянув ноги к противоположным кабинкам. Тогда это было весело?
Нужно было развернуться и выйти. Но какое-то странное любопытство, паразитирующее на страхе, цепко держало его на месте. Это было любопытство ко всему страшному и отталкивающему. Митя стоял и жадно разглядывал этого человека, бывшего однокурсника Чучу, так искусно и цинично обманувшего его, так бойко насочинявшего целую новеллу вранья. «Боже, — думал Митя. — Вот это им двигало?» Олег поморщился, не открывая глаз, и испортил воздух. Но это уже было все равно. «Обманул, и здесь обманул. Спрятался, гад. Наверное, укололся, когда
Митя и не заметил, как Толик выходил. Теперь он подошел сзади, махая перед носом ладонью.
— Фу! Пердит, что ли? Смотреть тут особо не на что. Бесполезняк, это я тебе сразу говорю.
— Что? — тихо переспросил Митя.
Он испугался, что Олег может расслышать? открыть глаза? подняться и заговорить.
— Ооо, брат, — усмехнулся Толик. — С такими нервами лучше дома сидеть. Телек будешь забирать?
— Что?
— Телевизор будешь забирать? Здесь больше взять нечего. И то, блин, на четыреста баксов телевизор вряд ли потянет, максимум — двести. Старый совсем телевизор. Слушай, я с тебя тащусь просто, Митя. Как ты умудрился наркоману поверить? Вот этого члена тряпичного… — Толик показал пальцем на Олега. — Ты за зама Бирюкова принял?!
В дверь позвонили. Требовательно и протяжно.
— Оленька! — послышался из тамбура голос соседки.
И следом, после второго звонка:
— Откройте, милиция!
Толик печально покачал головой.
— А этого я, бля, не учел, — сказал он разочарованно. — Навык уже не тот. Надо было и соседку сюда.
Он оживился, на цыпочках бросился в комнату, в которой лежала на диване Ольга.
— Соседка не знает? — зашептал он. — Э! Хватит страдать, уже прошло давно. Соседка знает?
— Нет, — ответила, всхлипнув, Ольга.
— Менты? Уже цепляли вас, нет?
— Нет.
— Кэ че, так. Открываешь и говоришь, что мы его знакомые. Типа школьные друзья. Да. Он устал вчера, спит. Мы ждем, пока проснется. Сегодня? че-нибудь, ну? юбилей вашей свадьбы. Никакого заявления, ты поняла?
— Пятого мая, — сказала она.
— Чего?
— Пятого мая. Свадьба у нас была пятого мая, — повторила Оля и зарыдала в голос.
— Тихо, — зашипел на нее Толик. — Всех вломишь, дура! Твой же хрен уколотый лежит. Вставай, вставай и иди к двери. Вставай!
Послышался скрип дивана.
— Морду вытри! — скомандовал ей Толик, подведя ее к ванной, а Мите: — Его положи по-человечески, укрой чем-нибудь.
Ольга в ванную не зашла. Утерлась сгибом локтя, всхлипнула, глотая недоплаканные слезы и рвавшийся из горла вой, и шагнула в сторону двери. Толик с Митей сели на кухне, наблюдая в зеркало, висящее в коридоре, как в квартиру вошла с гвоздиками и тортом испуганная соседка, а за ней — два милиционера.
Эпилог
События в последнее время били дуплетом, норовили улечься попарно в один день.
Сегодня наконец он смог расплатиться с Юсковым и решил не тянуть.
Только что уволившись из «Югинвеста», Митя шел вниз по Халтуринскому, впервые переживая эту щекочущую нервы свободу — свободу безработного. На плече его была спортивная сумка, а в ней нехитрый скарб, что оседает на рабочем месте у любого охранника: чашка, тарелка, полотенце, мыло с зубной щеткой и главное — тапочки, привилегия старослужащих в любой казарме, свидетельство того, что у их владельца есть время, когда он может комфортно переобуться в домашнюю обувь, предаться безделью — а службу будут тащить молодые, они будут выскакивать к воротам, если нагрянет в неурочное время какая-нибудь начальственная шишка. Еще не зная, какую будет искать работу, Митя решил, что больше не пойдет в охрану.