Без Веры
Шрифт:
Но это еще не все.
Один из фраеров, угодивший в БУР из барака, где как раз и чалился Бавауди, рассказал мне, что чечен, ничуть не смущаясь, сам трепал языком о том, как его перло, когда он оперировал донора, даже и не подумав сперва лишить его жизни или хотя бы дать наркоз. Хан с садистским восторгом смаковал картины того, как его прочно привязанные к операционному столу жертвы сходили с ума еще до того, как он брал в руки скальпель; как у всех – совершенно у всех – происходило непроизвольное мочеиспускание и дефекация; как они сначала молили, потом визжали
Тогда, в БУРе, выслушав этот леденящий душу рассказ, я подумал: «Как жаль, что мне не суждено пересечься с этим маньяком. Я бы ему устроил операции без наркоза. Но уже через несколько дней я буду или на воле, или в могиле. Третьего не дано. В барак я никогда не вернусь. С Бавауди никогда не встречусь».
Но… Костоправ предполагает, а жизнь располагает.
С Ханом я все-таки встретился. Только совсем не при тех обстоятельствах, при которых хотелось бы мне. Я мечтал устроить сволочному маньяку «операцию без наркоза». Но все произошло с точностью наоборот, и мне пришлось испытать на себе его садистский талант.
Впрочем, обо всем по порядку.
Измученный за двое суток пути из Минвод в Ижму я, несмотря на холод, неудобное ложе и обилие неприятных эмоций, сладко продрых до утра и проснулся совсем незадолго до того, как в гараже объявился кум.
– Как спалось на новом месте? – цинично поинтересовался он, включая свет и ставя на пол миску с какой-то жратвой так, чтобы цепь позволила мне до нее дотянуться.
– Сколько времени? – Вместе с лопатником, документами и золотым болтом часы у меня отобрали еще в Пятигорске перед тем, как запихать в камеру ИВС, и сейчас они, наверное, красовались на руке какого-нибудь местного мусора. Впрочем, зачем бесправному пленнику, которому суждено остаток жизни провести в заточении, знать время? Обойдется и так! Было бы что пожрать, да пореже бы били!
– Почти девять, – проинформировал меня кум. Избавившись от миски с моим завтраком, он поспешил отступить ближе к выходу – в безопасную зону, куда, если бы я замыслил что-нибудь нехорошее, меня не пустила бы цепь.
Меня это повеселило: «Опасаешься за свою шкуру, козел? Погоди. То ли еще будет!»
– Я так и не спросил вчера, – вспомнил я, поднимаясь с подстилки, – как там Кристина. И Анжелика. Все нормалек?
– Не твое дело, – фыркнул кум, но я был с ним не согласен. Мое это дело. Еще как мое! Несмотря на проблемы, которые обрушились на меня в последние дни, я продолжал испытывать перед Анжелой и Крис чувство вины.
– Они в курсах, что ты приволок меня к себе в гости и держишь в каком-то свинарнике?
– Я же сказал, не твое дело. Жри давай, – кивнул кум на миску.
– Не волнуйся, сожру. Если это, конечно, жрать можно… Послушай, начальник, Чечев что, меня не узнал? Ты не сказал ему, что я – это я?
– Уже сказал, – осклабился Анатолий Андреевич. – Еще вчера вечером, когда ушли от тебя. И этот толстый дурак сначала даже мне не поверил.
– А потом?
– А потом пообещал, что тебя замочит. Вот только хрен, – уверенно пообещал мне кум, и эта уверенность вселила в меня кое-какие надежды. Стыдно сказать, но сейчас мне ничего иного не оставалось, как только взирать на кума как на своего благодетеля, который, если захочет, то защитит меня от расправы сволочи-прапора. – Жри давай, Разин. А я пока расскажу, что тебя ждет.
– В натуре? Расскажешь? Наконец-то, – ухмыльнулся я и склонился над миской. Мне не терпелось узнать, чем собирается хлебосольный Анатолий Андреевич потчевать своего пленника. Конечно, не разносолами. Но ведь и не «Педигри-Палом»? В миске я ожидал обнаружить что-нибудь среднее между собачьим кормом и нормальной человеческой пищей. И не ошибся. На завтрак мне была предложена сваренная на воде пшенная каша, в которую накрошили черствого хлеба и добавили каких-то мясных обрезков.
– Ты серьезно считаешь, что я буду есть это? – посмотрел я на кума.
– Не хочешь, не ешь, – хладнокровно отреагировал он. Этот мерзавец был готов к подобной реакции с моей стороны. – Когда сдохнешь с голоду, никто по тебе убиваться не будет.
– Не пойму, тебе что, нужен мой труп? Подумай, начальник, какой геморрой! Придется избавляться от тела, тащить его куда-то подальше в тайгу. А ведь сейчас, зимой, даже не вырыть нормальной могилы.
– Зачем же могила? Тебя сожрут песцы и лисицы. Если не побрезгуют.
– Хм… – Я тщательно прицелился и неожиданно зазвездячил ногой по миске со своим завтраком так, чтобы она угодила точнехонько в кума. Мне очень хотелось увидеть, как каша с мясными ошметками изгваздает его ментовский тулуп. Но Анатолий Андреевич в детстве, наверное, хорошо играл в вышибалу. Вильнув жопой, увернулся, мерзавец, в последний момент, и миска, не нанеся ему никакого вреда, через распахнутую створку ворот вылетела на улицу. Гол! И все-таки жаль, что вратарь даже не попытался парировать этот удар.
– Это был твой завтрак, – спокойно произнес кум. – Теперь жди ужина. Питание у тебя здесь будет двухразовое.
– Ладно. – Я сел на подстилку, по-калмыцки поджав под себя ноги. – Но только учти, если снова притащишь мне такие помои, я больше не промахнусь. Будешь соскабливать их с себя. Ты, кажется, собирался мне рассказать, что меня ждет?
– Что ж, слушай. – Кум подобрал полы тулупа и уселся на корточки, опершись спиной о стену. – Ты, я думаю, уже осознал, что будешь здесь обитать до тех пор, пока не подохнешь…
– …Или пока не свалю, – досказал я.
– Об этом можешь и не мечтать. А почему, будешь знать уже к вечеру, – загадочно улыбнулся Анатолий Андреевич, и эта загадочность пришлась мне не по душе.
– Что ты хочешь этим сказать? – насторожился я. – Давай колись, начальник, сейчас. Не трави душу.
– Я сказал, к вечеру. Значит, к вечеру, – уперся кум. – А сейчас слушай про свои права и обязанности. Сперва про права. Распространяться долго про них я не буду. Потому что прав у тебя нет никаких. Ты мой раб, моя собственность. Что хочу с тобой, то и делаю.