Без выстрела
Шрифт:
Выбравшись на трассу, он потрепал по холке измученную Ягодку и предложил спутнику:
— Ты вот что. Поезжай вперёд, — надо поскорее радировать о происшедшем. Чтобы приняли меры. Спеши, только коня не замордуй. А я потихоньку Ягодку поведу. Выходится ещё, как думаешь? — с надеждой спросил он, страстно желая, чтобы эту надежду поддержали.
Бухгалтер пожал плечами. Влезая в седло, сказал:
— Спеши не спеши, сутки уже прошли. За сутки, Степан Ильич, можно, знаешь, куда удрать? Где их теперь найдёшь? Да ведь…
— Поезжай, поезжай давай, — оборвал Раменков. — Найдут.
Бухгалтер тронул коня в рысь, но, скрывшись за поворотом, перевел на шаг.
— Спеши не спеши, — оборачиваясь, повторил он, словно начальник мог видеть или слышать его.
Новиков терпеть не мог ездить верхом, особенно рысью: и душу вытрясет, и неделю потом по-человечески ходить невозможно. Да ещё тот же Раменков будет смеяться. И он сказал в ту сторону, где остался Степан Ильич:
— Начудил, а другие — расхлёбывай. Ну, дела!..
Он не проехал еще и трети дороги, когда стал накрапывать дождь, — к счастью, лишь на подъезде к прииску ставший по-осеннему холодным ливнем.
Утром прибывший на вертолёте оперативник с собакой разочарованно почесал выскобленный до синевы подбородок и сказал следователю в штатском:
— Бесполезно, товарищ старший лейтенант! Не возьмёт Бурун след. Смыло. Куда к чёрту!
Начальник прииска Раменков на вопрос следователя, согласен ли он с общим мнением, что задумал кражу Подклёнов, ответил:
— Сомневаюсь.
— А какую версию можете предложить вы?
— Никакой.
— Странно, — удивился следователь. — Очень странно. У вас должны сложиться определенные суждения о ваших людях.
— Вот именно.
Бухгалтер Новиков объяснил раменковское поведение так:
— Трудно сознаваться в своих ошибках, знаете. Особенно, когда ошибки зависят от характера. Степан Ильич, по сути, безусловно хороший человек. Но как раз это и плохо, товарищ следователь. Хорошим следует быть осмотрительно. Ну, скажем, подобрал этого уголовника, можно сказать, из рук выкормил — и верно, парень три года держался. А почему срыв? Да потому, товарищ следователь, что соблазн. На тебе пистолет, на тебе кассира сопровождай! Вроде как нарочно подсовывают: бери! Ну, человек и не удержался — ведь уголовник же! Вот что следовало помнить начальнику. Конечно, и наша вина есть, что не напомнили ему. Так опять же — характер…
— А что вы можете сказать о Лезиной?
— Что я могу рассказать? В душу же не залезешь, товарищ лейтенант. Но, в общем, легкомысленна. Может, со склонностями даже. Так ведь не я сам выбираю сотрудников, присылает отдел кадров. Мое дело — бухгалтерия, учёт.
Протокол допроса он подписал охотно.
Сказал только:
— Подписать — это естественно.
Розыскная собака Бурун, как и предполагали, работать по следу отказалась. Впрочем, что могла сделать собака, если преступники располагали почти двумя сутками? Стоило ли искать их здесь, в окрестностях Площадки? Стоило ли задаваться вопросом, как они скрылись: лодкой, заранее припрятанной на берегу, попутным катером, которых немало проходит по реке, или старой охотничьей тропой? Надлежало искать там, где они находились теперь. Где, — было понятно: только не в тайге. Кого искать, — тоже никто не сомневался.
Возможно, впрочем, что сомневался всё-таки Степан Ильич Раменков.
Но, по заключению экспертов, извлеченная из черепа убитого коня пуля, при сличении с пулями, найденными в стойке навеса на берегу, где упражнялся в стрельбе Подклёнов, должна была положить конец даже сомнениям начальника.
Гнедка застрелили из раменковского «зауэра».
Часть 4. Без выстрела
Глава первая
В изложении Ивана Александровича Пряхина все эти события выглядели проще и яснее. Он пересказывал то, что услышал в милиции, а там в излишние подробности вдаваться не любят. Но факты, изложенные даже самым скупым языком, есть факты.
То ли закончив, то ли прервав рассказ, Иван Александрович остановился. Этим воспользовался Костя, чтобы сказать:
— Да, хорош мальчик. Ловок, скотина!..
— Знаешь, и она хороша. Кассирша, — брезгливо прибавил Семён, словно вступаясь за кого-то…
Люда Раменкова расцепила сомкнутые пальцы.
— Не мог, — вырвалось у неё. — Не мог он с ней…
Костя снисходительно усмехнулся, а Иван Александрович как-то безучастно согласился с Людой:
— Не мог. Лезину нашли позавчера. Случайно.
— И где же? Далеко? — оживился Костя.
— Нет, рядом. Труп был обернут подклёновским плащом и забросан валежником. Зверский удар в висок чем-то металлическим. Рукояткой пистолета, возможно. Эксперты обнаружили в ране следы оружейного масла.
Наступило долгое растерянное молчание.
— Ну, гад-дина… — выдавил, наконец, Семён, скрипнув зубами.
— Хоть бы уж из пистолета убил, зверюга, — начал Костя и сразу умолк, взглянув на девушку.
Люда сидела, уронив голову в чашечку узеньких ладоней, жалкая, словно надломившаяся. Но вот она с явным усилием выпрямилась, попыталась встретиться с ускользающими взглядами остальных, и сказала:
— Всё-таки… я не верю…
Костя пожал плечами и отвернулся. Семён сделал вид, будто разглядывает заусеницу. Только Иван Александрович выдержал её взгляд.
— Факты, Люда…
Девушка снова уронила голову: фактов было больше чем достаточно.
— У него же был плащ. В поезде, — напомнил Костя.
— Раменкова, — сказал Пряхин.
— И компас — тоже отцов, наверное. Очень похож на тот, что он привёз с фронта.
Пряхин отмахнулся.
— Не имеет значения.
Но Люда не пожелала согласиться с этим:
— Я очень виновата, Иван Александрович…
Закончить ей не позволил Семён Гостинцев. Он вдруг испугался, что Люда, начав с компаса, вспомнит что-нибудь более значительное, такое, что ляжет на неё тенью. Испугался не только за девушку, но и за себя: не хотел знать о ней ничего теневого.