«Бежали храбрые грузины». Неприукрашенная история Грузии
Шрифт:
Тени забытых предков
Впрочем, уж что-что, а такие пустяки последователи великого Ильи Чавчавадзе щелкали, как орешки. Знаменитого Ивана Джавахишвили, профессора петербургской выучки, энциклопедиста и ректора Национального университета, полагавшего, что «северо-западной границей Грузии была и сейчас есть Абхазия», не стали даже тревожить. Сформулировать «честную, объективную и непредвзятую историю вопроса», только побыстрее, попросили молодых, незашоренных специалистов. И уже спустя пару недель (вопрос с Абхазией еще решался), на научно-практической конференции по проблемам Кавказа, прошедшей в Стамбуле под эгидой Его Величества султана, молодой литератор, сотрудник Патриархата и по совместительству этнограф-любитель Павел Ингороква (между прочим, будущий советский академик) зачитал турецким, армянским, азербайджанским и «горским» ученым эпохальный доклад «О территориальном разделе государств Кавказа». Отныне можно было считать доказанным и неопровержимым фактом, что «вся полоса побережья до устья Кубани в XI–XIII веках принадлежала Грузии», а «границы грузинской Абхазии в древности доходили до Анапы». Из чего само собой следовало, что Сочи «исконно грузинский город». Возражения уважаемого коллеги, некоего Али Катажукова, насчет как же быть с тем, что земли от Анапы до Гагры еще 60 лет назад населяли адыги и убыхи, частью погибшие, а частью уехавшие, а первые грузины переселились в Сочинский округ из Кутаисской губернии в 1881 году, в рамках заселения опустевшего края, докладчик отмел просто и элегантно: да, конечно, были адыги, и убыхи тоже, но они просто пришли на побережье с диких гор в тяжелые для Грузии времена то ли монгольского, то ли Тамерланова
Drang nach Norden
Великий поход на север начался 26 июня. Блистая новенькой формой и безупречной выправкой (немецкие фельдфебели дело знали и работали ударно), войска победным маршем двигались вдоль моря, почти не встречая сопротивления. Даже наоборот: поскольку заранее был пущен слух, что идут немцы, а грузинские части – всего лишь авангард, население измученного войной и бандитизмом края их появлению было радо. От немцев ждали порядка и покоя. К тому же грузины, следует отметить, вели себя прилично, соблюдая дисциплину и никому не чиня обид. Правда, как отмечал в докладе по инстанциям граф фон Шуленбург, «проявляли по отношению к местному населению крайнюю надменность и презрение, свойственное британским офицерам в Индии», а также (это уже из воспоминаний кубанского дипломата Николая Воробьева) «не скрывали желания огрузинить города, назначали туда привезенных комиссаров, а также и чиновников, даже мельчайших». Но на первых порах на это особого внимания никто не обращал. Попытки властей Кубано-Черноморской Советской Республики хотя бы выяснить, что происходит, игнорировались, ее официальных представителей, учитывая, что никакой военной силы за ними не было, отказывались принимать. 3 июля почти без боя пали Гагры и Адлер. Спустя три дня, сбив слабенькие заслоны красных на реке Кудепста, «восстановители исторической справедливости» вошли в Сочи, а 27 июля, после 10 дней не очень тяжелых стычек, – и в Туапсе. Было взято много пленных, трофеи (4 пушки, 12 пулеметов, боеприпасы, корабли, 5 паровозов). О «Южной республике» в Тифлисе уже прочно забыли. Территория Сочинского и Туапсинского округов, как вспоминает Георгий Мазниашвили, «на основе просьб и мольб живущих в Сочи грузин» была объявлена «законной и неотъемлемой частью Грузии». А когда, выдвинувшись еще на шесть километров, грузинские части (4000 штыков) потеснили основную группировку красных (4000 штыков), захватив даже бронепоезд «Борец за свободу № 2», в тифлисских газетах начали появляться намеки насчет Новороссийска. Который, если по исторической-то справедливости, тоже того…
И вот тут-то, на самом гребне чистого, ничем не замутненного счастья, пришел огромный, на 30 000 штыков с артиллерией, и очень злой северный пушной зверь. Остатки десятков вдребезги разбитых красных частей, слившись в единую Таманскую армию, пробивались на юг, к Армавиру, сметая все на своем пути. Отступать красным было некуда, на плечах висел огромный обоз с семьями и тысячами беженцев, не ждущих от деникинцев и казаков ничего хорошего, – и вот как раз на пути этой отчаявшейся массы вооруженных оборванцев лежал «исконно и навечно грузинский» Туапсе. Дальнейшее понятно: не помогли ни выучка фельдфебелей, ни изобилие боеприпасов, ни хорошо укрепленные позиции. 1 сентября грузин из Туапсе просто вымели, захватив 16 орудий, 10 пулеметов и много-много позарез нужных таманцам боеприпасов. Восстановители же исторической справедливости выяснили, что их никто не преследует, только вечером 2 сентября, после чего и закрепились там, где оказались, – на берегу реки Шахе.
Варвары
Красные, впрочем, спустя несколько дней покинули город, двинувшись дальше, но вновь занять Туапсе, несмотря на приказ из Тифлиса, генерал Мазниашвили не сумел: к городу подходили добровольцы, а, как докладывал командующий начальству, «мои войска, пережив потрясение, нуждались в отдыхе и, главным образом, длительном восстановлении бодрости и подъема духа». В итоге 8 сентября Туапсе вновь стал российским, и возмущенный Тифлис направил в ставку Деникина протест с требованием «прекратить агрессию против Грузии и уйти с исторических грузинских территорий за исторические границы». Первый ответ на первый демарш сохранился в мемуарах генерала Лукомского, но воспроизводить его, хотя он и предельно краток, я по разным причинам не считаю возможным. Далее, впрочем, командование Добрармии, поддавшись уговорам кубанских краевых властей, которых Жордания уговорил быть посредниками, в более дипломатических выражениях дало согласие обсудить имеющиеся разногласия, и 25–26 сентября в Екатеринодаре, кубанской столице, состоялась встреча, кончившаяся, как многие заранее и предполагали, впустую. Собственно, сюжет был очень похож на нынешние переговоры Израиля с лидерами Палестинской Автономии. Генерал Алексеев поинтересовался, на каком основании грузины вообще оказались севернее реки Бзыбь, заняв территорию, «на которую у Грузии нет никаких прав». Евгений Гегечкори, глава делегации меньшевиков, мгновенно парировал, преподнеся визави экземпляр брошюры Ингороква с нотариально заверенным переводом, после чего, по словам того же Лукомского, «тон разговора стал несколько повышенным». Слегка успокоившись, попытались продолжать.
Грузины (опять Лукомский: «их правительство должно было действовать по указке немцев») твердо стояли на том, что Сочинский округ – неотъемлемая территория Грузии, поскольку «живущие в Сочи грузины нуждаются в защите от большевиков». Представители белых резонно отвечали, что никаких большевиков уже месяц как нет. После чего Гегечкори вновь предложил изучить и обсудить «исторические права Грузии» на основе монографии Ингороква, в ответ на вопрос присутствовавшего на переговорах Василия Шульгина – типа, а вообще есть ли у Грузии границы и говорилось ли что-то об этом в Брестском договоре? – сообщив, что «в Бресте данный вопрос не рассматривался, но границы устанавливаются временем». В общем, решение командования Добрармии прервать «переговорный процесс» трудно признать нелогичным. Миссию Гегечкори уведомили, что не смеют дольше задерживать, а белые отряды двинулись на юг и без боя заняли Лазаревскую, ныне часть северного Большого Сочи. На том временно и утихли: белым предстояли куда более важные дела, а грузинское правительство, как вспоминает Жордания, «по совету союзников приняло решение приостановить вопрос вплоть до исхода событий на Западном фронте». В конце концов, достигнуто было многое, а на Туапсе жизнь не кончается, да и сколько его, того Туапсе.
Укрощение строптивой
Не было бы счастья, да несчастье помогло. Завершение «Русской кампании», как это официально называлось в Тифлисе, дало меньшевикам возможность довести, наконец, до ума зависшую абхазскую проблему. Формально-то в генерал-губернаторстве все шло очень даже хорошо: «обновленный новый АНС» после «реорганизации» 15 августа был идеально послушен, став, по сути, ширмой для военных властей. Он утверждал все, вплоть до указов о конфискации продовольствия и репрессиях в отношении не совсем довольных. Однако была у медали и оборотная сторона. Население, и без того не очень довольное реальностью, зверело. Бессменного главу «обновленного нового АНС», Варлама Шервашидзе, ненавидели все. Правда, выступать с критикой люди боялись, но были, как выяснилось, и буйные. Вскоре после завершения переговоров в Екатеринодаре, 9 октября, на бурном, перешедшем в потасовку заседании АНС несколько по недосмотру «недовычищенных» депутатов поставили вопрос о виновниках и соучастниках, как они выразились, «разгона 15 августа» и потребовали «восстановить в правах насильственно распущенный Народный Совет». Вечером случилось вообще непредсказуемое: батони Варлам, более чем уверенный в себе, потребовал вотум доверия, – и вопреки всем ожиданиям проиграл. Как только подсчет голосов закончился и результаты прозвучали, здание Совета оцепили грузинские гвардейцы, а на следующий день, 10 октября, из Тифлиса пришла телеграмма, суть которой заключалась в том, что ежели кому-то непонятна разница между «реорганизацией» и «разгоном», то, пожалуйста, будет вам, товарищи, и разгон. Дом Совета опечатали, всех крикунов с мандатами арестовали и отправили в Тифлис, где заключили в Метехскую тюрьму по обвинению в
Пришла беда
Формально все это объяснялось необходимостью борьбы с большевиками, анархией, криминалом, а также «туркофилами» и, натурально, «русскими шовинистами». Однако заявление одного из арестованных депутатов, некоего Ашхацава, – «Разговор о туркофильстве – вздор и обман; если дальше так будет продолжаться, то действительно народ примет какую угодно ориентацию, не только турецкую, даже дьявольскую, лишь бы избавиться от захватчиков…», к сведению все же приняли. Как признал позже и сам Ной Жордания, это «имело под собой основание». Осознав, что в сложившейся ситуации «рост влияния поднявших голову большевиков делается явлением естественным» и опасаясь «сформирования широкого протестного фронта», меньшевики приняли решение взять курс на отмену «чрезвычайки» и проведение «безотлагательных выборов на подлинно демократических началах». При этом, однако, председателем избирательной комиссии назначили все того же многократно скомпрометированного, одиозного и предельно непопулярного Варлама Шервашидзе, что уже само по себе свидетельствовало о полном отсутствии «местного» кадрового резерва. Как бы то ни было, 17 декабря, выступая в парламенте с докладом «О положении в Абхазии и проекте выборов Абхазского Народного Совета», министр внутренних дел Ной Рамишвили публично признал, что «с политикой обнаженного меча следует покончить» и призвал депутатов срочно вернуть Абхазии самоуправление. Что после недолгих дебатов и было сделано 27 декабря. Скорость, учитывая свойственную всем парламентам, где каждому хочется поговорить, удивительная. Но объяснимая: Великая Война уже почти два месяца как завершилась, кайзер, в которого Тифлис так верил, уже сидел в эмиграции, а перед Грузией, не просто утратившей надежного защитника, но и оказавшейся в стане побежденных, которым, как известно, горе, встало множество серьезных проблем, и наращивать их количество никому не хотелось.
Глава XXIV. Rule, Britannia!
Мир наизнанку
Подробно излагать нюансы изменения ситуации на Южном Кавказе после капитуляции центральных держав нужды нет. Достаточно сказать: изменилось все. Для всех. И сильно. В Ереване, например, имели все основания пить шампанское. Армения с самого начала своей независимости была верной союзницей Антанты. Она вела тяжелые бои в Карабахе и Нахичеване против турок и их азербайджанских вассалов, она в октябре 1918 года рискнула даже открыть третий фронт против немцев и «шуцстата» Georgien, отбив у них важные позиции в Лорийском районе. В общем, она честно проливала кровь за общее дело и вполне могла рассчитывать на самое лучшее отношение. И, понятно, на солидную компенсацию. Зато в Тифлисе царил траур. Судя по воспоминаниям Жордания и его министров, несколько дней никто просто не знал, что делать и как быть. Оставалось только стреляться или писать письма. Выбрали второе. Не напрямую, конечно, – с Лондоном, в отличие от Берлина, никаких серьезных контактов не было, – а через американцев, в регионе тоже заинтересованных, но удаленных, а потому и согласившихся на роль посредника. Сочинять покаяния засели лучшие перья Грузии. Эта переписка, – кстати, в Великобритании давно уже опубликованная, насчет России не знаю, а в Грузии уверен, что нет, – поражает воображение. Полностью сознавая степень своей вины перед всем прогрессивным человечеством, грузинское правительство выражало готовность нести ответственность в полной мере, вплоть до расстрела, прося только выслушать не оправдания, но чистую правду. Далее подробно рассказывалось о неисчислимых бедствиях и обидах. О злобных турках, отнявших «исторически грузинские земли». О подлых немцах, шантажом заставивших небольшую миролюбивую страну принять их протекторат в унизительной форме «шуцстата». О форменном разграблении тевтонскими варварами национальных богатств, включая марганец, козьи шкуры и продовольствие. Об унизительных кабальных соглашениях. И о многом другом, пережитом беззащитным «островком демократии» за страшные полгода «оккупации нашей страны ордами кайзера». Естественно, подробно излагалась история изгнания меньшевиками эмиссаров «Комитета независимости Грузии» в 1915-м (подтекст: сами видите, мы всегда, еще при царском режиме, были за Антанту). И – в заключение – крик души: «Восточному варварству мы предпочитаем западный империализм».
Шероховатости
Параллельно сочинению писем подчищали завалы, прибирая все, что могло бы прийтись не по нраву «знаменосцам демократии». 2 декабря, например, на свет появилось «Обращение Сочинской городской думы, земского комитета, профсоюзов рабочих и крестьянского съезда Сочинского округа к властям Грузинской республики». Теперь уже не мифические августовские «грузины, живущие в Сочи», о «просьбах и мольбах» которых вспоминает Георгий Мазниашвили, а вполне реальные люди, разных национальностей, облеченные доверием населения, просили Тифлис «о временном присоединении Сочинского округа к Грузии, желательно на правах самоуправления». Каким образом оккупационным властям удалось добиться принятия этого документа, мне неведомо. Нашли, видимо, убедительные доводы. А может, и не искали, а сами сочинцы такое решение приняли. Всякое бывает. Однако известно, что трогательную картину единодушия испортили лидеры армянской общины края, категорически отказавшиеся подписывать «Обращение». Хуже того, позволившие себе написать в Ереван и – еще страшнее – в Константинополь какие-то измышления о «возмутительном давлении на депутатов Думы». Излишне говорить, что клеветникам предложили подать в отставку. Поскольку о вмешательстве грузинских военных властей данных у меня опять-таки нет, рискну предположить, что инициативу проявили возмущенные коллеги армян по сеянию разумного, доброго, вечного на ниве бескорыстной общественной деятельности. Свободная же от цензуры и комплексов тифлисская пресса с полным основанием писала об «ударе в спину», «невероятной подлости», делая естественный вывод – «правильно о них говорил великий Илья», что, естественно, отражалось на отношении широких масс населения к армянской общине. А это, в свою очередь, сердило Ереван, и без того уже с ноября чуть ли не ежедневно бомбивший Тифлис нотами протеста на предмет открытия перекрытой при немцах железной дороги. Типа, все понимаем, раньше не от вас зависело, но уж теперь-то открывайте, сами ж понимаете, мы уже полгода сидим почти в блокаде. Это была чистая правда, для Армении вопрос стоял о жизни и смерти, так что, по логике, конечно, открыть движение следовало бы. Однако меньшевики не спешили, обуславливая согласие целым рядом условий. В первую очередь, разумеется, по вопросу о спорных территориях.
Идеалы и интересы
Проблема, между прочим, серьезная. Как и в наше время, коса права наций на самоопределение (идея, в то время зашкаливающе модная) нашла на камень принципа нерушимости границ. Вернее, поскольку в регионе, где государства только-только вылупились, а внятных границ, в общем, не существовало, как тогда говорилось, «исторических прав». Единственным согласованным документом на сей счет для Южного Кавказа на тот момент было решение «межпартийной грузинской группы», принятое меньшевиками при участии тогда еще братских дашнаков и мусаватистов еще 16 апреля далекого уже 1917 года. То есть когда еще даже о Закавказской Федерации речи не шло, а обсуждалось, как кроить административные границы будущей «автономии в составе демократической России». На том заседании, кстати, по инициативе меньшевиков, был принят «тезис о бесспорных и спорных территориях Грузии». «Бесспорными» постановили считать территории, где грузин жило не менее половины населения, «спорными» – окраинные районы, где грузины не составляли большинства. Вопрос о будущем устройстве этих территорий предстояло решать совместно, путем опросов местного населения и референдумов по итогам. Вот только государственные мужи конца 1918 года были уже не теми ни за что не отвечающими идеалистами апреля 1917-го.