Безмолвный
Шрифт:
Ну, правды мне теперь не узнать никогда, так? Воображаемый ты всегда говоришь загадками. А воспоминания слишком податливы, им нельзя доверять. Читатели моих рассказов в «Стрэнде» правы: в моих воспоминаниях ты выглядишь влюбленным в меня. Почему?
– Выдаешь желаемое за действительное.
– Очень смешно.
Из телевизора доносятся стоны и тяжелое дыхание. Что, весь сюжет – секс? Должно быть. Чертов «Е4». Молоденькие девочки, грудь напоказ. Не то, чтобы я возражал. Вовсе нет. Просто ты никогда
Ты набираешь полную горсть попкорна, а я смотрю на твое лицо, на то, как стирает с него краски свет экрана. Бледное лицо, глаза – все заливает голубоватый оттенок. Ты уже расположился на диване, но когда я сел рядом, ты пододвинулся ближе. Я уверен. Как я это упустил? Почему не заметил?
– А разве ты когда-то хоть что-то замечал, Джон?
Возможно, ты придвинулся намеренно. Конечно, ведь ты всегда и все делаешь только намеренно, никак иначе. С тобой никогда не бывает просто совпадений. Но за этим не стояло ничего из того, что идет по «Е4». Тебе это было не нужно. Уверен. Как если бы ты мне сам это сказал.
Я думаю, дело в том, что ты был одинок. Люди нуждаются в ком-то близком, в прикосновениях. В этом нет ничего предосудительного. Ты все-таки остаешься человеком, несмотря на то, что хочешь, чтобы считали иначе. Я знаю правду. Ты – не машина. Скорее уж - тянущийся за лаской кот. Тебе нравится, когда я глажу тебя по волосам.
– А тебе нравится так делать.
Разве? Похоже на то. Мне приятно, что ты это позволяешь. Приятно видеть, как ты закрываешь глаза. Видеть удовольствие на твоем лице. Что, разве это странно?
– Тебе стоило меня поцеловать, - фоном звучит заключительная музыкальная тема из «Голдфингера».
– Что? Почему?
– Потому что ты этого хотел.
Хотел? Этого я не помню. Ты берешь пульт, приглушаешь звук. Вот это воспоминание – реальное, а не искаженное. Музыка тебе не понравилась. «Звуки ужасные», - сказал ты. «И качество тоже. Как будто гарпия визжит в грозу». Я рассмеялся тогда. С тобой я вообще часто смеялся. А теперь… я не смеялся уже долгие месяцы.
– Ты мог бы поцеловать меня теперь.
Мог бы. Ты смотришь не в телевизор, на меня. Мое лицо, наверное, тоже сейчас подсвечено экраном. Это странное мерцание меняет все вокруг, делает все другим, отличным от настоящего. Иной вид, иной итог.
Ты тогда на самом деле смотрел на меня, а не в телевизор? Тогда, когда мы смотрели «Голдфингер»? Наверное, да. Я погасил почти весь свет, было темно. Твое лицо в тени. Только мерцал голубоватым светом экран. Ты наблюдал за тем, как я смотрю кино, а твоя нога была прижата к моей. Почему?
Хотел ли я тогда тебя поцеловать? Не знаю. В воспоминании тот вечер кажется идеальным: фильм, попкорн, твои забавные заключения о выдуманных героях, мой смех. Ты тогда тоже смеялся. Было хорошо. Ты прижимался ногой к моей ноге весь вечер. Но хотел ли ты, чтобы я тебя поцеловал?
– Ты видел, - шепчешь ты мне на ухо. – Но ты не наблюдал, Джон.
– Да, - соглашаюсь я. Это правда. – Похоже, что так.
Все так легко себе представить. Может, потому, что ты мертв. И ничего не скажешь. Много не требуется. Просто слегка повернуться, обхватить рукой твой подбородок. Ты слегка наклонишься, и все. Поцелуй. Господи.
На твоих губах, наверное, еще оставались бы масло и соль. Я бы почувствовал на них вкус попкорна. Ты раньше целовался? Наверняка да. Ты должен был знать, как это делается. Но я не уверен. Я не знаю. Скорее всего, все вышло бы неловко. Ты мог бы сопротивляться, оттолкнуть меня или высмеять. Ты мог бы замереть и позволить себя поцеловать. Мог бы воспользоваться моментом, чтобы научиться. Мог бы обхватить мое лицо обеими руками и ответить на поцелуй, дать почувствовать зубы и соленый язык. Мог бы перехватить инициативу. Мне сложно сказать, что было бы. Я не поцеловал тебя тогда. Я вообще никогда тебя не целовал.
Мне это в голову не приходило.
– Это ложь, - выдыхаешь ты мне в ухо, вцепляешься в свитер на спине. – Приходило, и не раз.
Ладно, признаю. Да, время от времени. По утрам, когда ты забираешься ко мне в кровать. Когда говоришь, что скорее умрешь, чем допустишь, чтобы со мной что-то случилось, и твое запястье прижимается к моему бедру. Когда ты читаешь через мое плечо, положив ладонь мне на шею, а лица касается твое дыхание. Время от времени, да. Это просто человеческие слабости. Просто реакции тела. Они ничего не значат.
Фильм кончается, и тут же начинается другой. Какая-то американская комедия. Пусть себе идет. Я смотрю, но не вникаю в сюжет, он до меня сейчас не доходит. Я все еще там, в темноте, с тобой, на том, другом, диване, и твоя ладонь лежит у меня на спине, под поясом моих джинсов. Что все это значит? Это воспоминание, как кусочек тепла среди зимы. Меня к нему тянет. Но это неправильно. Такого на самом деле не было. Я скучаю по тебе, очень сильно.
Хотел ли я тебя тогда? И хочу ли сейчас?
Нет. Конечно, нет. Стоп. Может быть. Я не знаю. Отрицать собственную реакцию на эту мысль не выйдет. Не получится. Как давно все это началось? Больше это не важно – тебя больше нет. Это ни к чему не приведет.
Ты ждал, что я догадаюсь? Хотел этого?
– Вовсе нет, - говоришь ты мне в губы. – Разумеется, нет. Конечно, да. Это очевидно.
Теперь ты всегда говоришь загадками.
Ты лежишь в моей кровати, рядом со мной. Мои пальцы у тебя в волосах. Ты прикрываешь глаза. Дарить тебе удовольствие приятно мне самому. Я должен был это заметить, должен был понять, что это значит. Ты теплый, у тебя жар.