Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом
Шрифт:
На лице сына Бауэри мелькнуло удивление, тотчас сменившееся деревянной непроницаемостью. Он взял соверен, протянутый Джимми, промямлил слова благодарности и зашаркал вон из комнаты.
– Не понимаю, зачем вам понадобилось ему что-то давать, – сказал лорд Дривер. – Типчик ведь потратит его, чтобы как следует нализаться.
– Он напомнил мне одного моего давнего знакомого.
– Неужели? Из цирка Барнума, как бишь их там, не иначе, – сказал его сиятельство. – Двинем дальше?
Глава 10. Джимми усыновляет хромого щенка
Черная фигура выделилась из еще более черных теней
– Это ты, Штырь? – спросил Джимми вполголоса.
– Он самый, босс.
– Так входи.
Он поднялся с ним по лестнице до своей квартиры, включил электрический свет и закрыл дверь. Штырь замер, ослепленно моргая. В руках он крутил мятую шляпу. Его рыжие волосы пылали огнем.
Джимми искоса проинспектировал его и пришел к выводу, что муллинские финансы поют романсы. Облачение Штыря в некоторых важных деталях заметно отличалось от обычного костюма прилично одевающегося человека. Сына Бауэри никто не принял бы за flaneur [20] . Его шляпа была из черного фетра, модного в нью-йоркском Ист-Сайде. Она не блистала новизной и выглядела так, словно слишком долго веселилась прошлой ночью. Черный сюртук, протертый на локтях и заляпанный грязью, был застегнут на все пуговицы, видимо, в тщетной надежде скрыть тот факт, что рубашки Штырь не носил. Серые брюки спортивного покроя и штиблеты, из которых застенчиво выглядывали два пальца, довершали его наряд.
20
Фланер (фр.).
Даже сам Штырь как будто сознавал, что в его костюме имелись недочеты, которые шокировали бы редактора журнала «Портной и закройщик».
– Звиняюсь за шмотки, – сказал он. – Мой слуга куда-то засунул чемодан с моим парадным костюмом, а энтот так – на каждый день.
– Не горюй, Штырь, – сказал Джимми. – Ты выглядишь верхом элегантности. Выпьешь?
Глаза Штыря засверкали, и он протянул руку к графину. Затем он сел.
– Сигару, Штырь?
– Ага! Спасибочки, босс.
Джимми закурил трубку. Штырь после пары изящных глоточков дал себе волю и осушил стакан единым духом.
– Повторишь? – предложил Джимми. Ухмылка Штыря показала, что он одобрил эту идею.
Некоторое время Джимми молча курил. Он обдумывал ситуацию, ощущая себя сыщиком, который напал на след. Наконец-то он узнает фамилию девушки с «Мавритании». Безусловно, одно это сведение далеко его не продвинет, но тем не менее… Вполне возможно, Штырь знает местоположение дома, в который они забрались в ту ночь.
Штырь смотрел на него поверх стакана с безмолвным обожанием. Квартира, которую Джимми арендовал на год в уповании, что обладание постоянным жилищем может привязать его к данному месту, была прекрасно, даже великолепно обставлена. Штырю представлялось, что каждое кресло, каждый столик в комнате обладает собственной романтичной историей, будучи приобретен либо на плоды ограбления Ново-Азиатского банка, либо на прибыль, обеспеченную бриллиантами герцогини Неимей. Он немел от благоговения перед тем, кто сумел сделать домушничество настолько доходным. Ему эта профессия редко обеспечивала что-либо солиднее хлеба с маслом, да иногда – поездки на Кони-Айленд.
Джимми перехватил его взгляд и нарушил молчание.
– Ну, Штырь, – сказал он, – а ведь странно, что мы встретились
– Еще как! – согласился Штырь.
– Просто не верится – ты и в трех тысячах миль от Нью-Йорка. И даже не знаешь, движется ли транспорт на Бродвее по-прежнему в обе стороны.
Взгляд Штыря стал ностальгическим.
– Подумал, что пора бы заглянуть в старый Лондон. В Нью-Йорке жарковато стало. Фараоны принялись за меня больно шустро. Словно бы я им ни на что больше не годен. Вот я и смылся.
– Не повезло, – сказал Джимми.
– Жуть, – подтвердил Штырь.
– А знаешь, Штырь, – сказал Джимми, – до отъезда из Нью-Йорка я много времени убил, разыскивая тебя.
– И-ех! Жалко, что не разыскали, босс. А вам что, моя помощь требовалась?
– Ну да, но не в том смысле. Ты помнишь ночь, когда мы забрались в тот особнячок на краю города, особнячок капитана полиции?
– Само собой.
– Как его фамилия?
– Фараонова? Дык Макичерн же, босс.
– Мак… а дальше? Как она пишется?
– А пес ее знает, – сказал Штырь откровенно.
– Ну-ка повтори! Набери в грудь побольше воздуху и произноси медленно и четко. Уподобься колоколу. Давай!
– Мак-и-черн.
– А! А где находится этот дом? Ты помнишь?
Лоб Штыря наморщился.
– Как тряпкой стерло, – сказал наконец бывалый взломщик. – Где-то на какой-то улице почти на окраине.
– Очень информативно, – сказал Джимми. – Попробуй еще раз.
– Дык оно само собой вспомнится. Только подождать.
– Значит, до тех пор мне придется за тобой присматривать. Из-за этого мига ты для меня самый важный человек на свете. Где ты живешь?
– Я? Да в Парке же. Во-во! На шикарной отдельной скамье, обращенной к югу.
– Ну, больше тебе в Парке спать не обязательно, если сам не предпочтешь. Можешь разбить свой походный шатер у меня.
– Чего-чего? Тут, босс?
– Если мы не переедем.
– Меня устроит, – сказал Штырь, блаженно разваливаясь в кресле.
– Тебе потребуется кое-какая одежда, – сказал Джимми. – Купим ее завтра. Фигуру твою можно обрядить прямо с плечиков. И ты не очень высок, что удачно.
– А для меня, наоборот, босс. Будь я повыше, так дотянулся бы до фараона и уже купил бы особняк на Пятой авеню. На Манхэттене деньги гребут фараоны, вот кто!
– Человек осведомленный! – сказал Джимми. – Расскажи-ка поподробнее, Штырь. Видимо, в полицейских силах Нью-Йорка очень многие богатеют на взятках?
– Само собой. Поглядите хоть на старика Макичерна.
– С большой бы радостью. Так расскажи мне про него, Штырь. Сдается, ты с ним близко знаком.
– Я? Само собой. Во всей их шайке самый обдирала. Только о деньгах и думает. Но слышь, вы его девочку видели?
– Что-что? – сказал Джимми резко.
– А я дык разок видел. – От восхищения Штырь стал почти лиричен. – И-ех! Вот уж птичка, так птичка. Персик, и ничего боле. Ради нее я бы бросил свою счастливую родину. Кликуха – Молли. Она…
Джимми смерил его бешеным взглядом.
– Прекрати! – прикрикнул он.
– Чего-чего, босс? – сказал Штырь.
– Хватит! – сказал Джимми свирепо.
Штырь в изумлении уставился на него.
– Само собой, – сказал он с недоумением, однако понял, что его извинение не удовлетворило великого человека.
Джимми раздраженно грыз мундштук трубки, а Штырь, исполненный наиблагимейших намерений, сполз на краешек кресла и печально попыхивал сигарой, гадая, чем он провинился.
– Босс? – сказал Штырь.