Безрассудный
Шрифт:
Это ее долг перед кланом. Но Карру она не должна ничего. В том числе и привилегии лишить ее девственности. Этот дар она принесет по любви, а не в виде жертвы. Рейфу.
– Давай уйдем отсюда, – прошептала она.
– Что?
– Я хочу остаться с тобой наедине, Рейф. Но если моя тетка проберется через этот зал – этим она как раз сейчас занята, – я гарантирую, что она весь остаток ночи не отойдет от меня ни на шаг.
Рейн посмотрел в том направлении, куда указывала Фейвор. Майра протискивалась сквозь толпу зрителей,
– Мы не только не сможем еще раз потанцевать, но даже обменяться несколькими словами без посторонних не удастся.
Это была достаточно сильная угроза. Не произнеся ни слова, Рейн схватил ее за руку и потащил за собой в противоположный конец зала.
Майра локтями прокладывала себе путь сквозь последний ряд жеманных, разряженных глупцов, которые заслоняли от нее танцующих. Она сильно вспотела под многочисленными слоями подкладок и подстежек, которые создавали дородную фигуру «миссис Дуглас». Она чувствовала, как смесь пота и пудры стекает по щекам.
Будь проклята эта девчонка! Теперь, пока не обнажился шрам на щеке, ей надо пойти и поправить грим. И где эта сучка, хотелось бы знать? Секунду назад она млела, глядя на этого смуглого, большого мужчину, словно перед ней был сам шотландский король Роберт Брюс. А он смотрел на нее, как голодный на пиру…
Она оглядела бальный зал. Всего минуты хватило, чтобы понять, что их нигде нет. Разъяренная Майра начала обходить зал по периметру, но давка с каждой минутой становилась все сильнее, и вскоре она уже ничего не видела.
Ей не оставалось иного выхода, как сдаться. Никто не знал Уонтонз-Блаш лучше ее, но замок был огромным, и они могли прятаться где угодно. Кроме того, Карр скоро снова появится. Она не могла рисковать оставить Фейвор наедине с Карром. Она не доверяла этой девчонке, та могла все испортить.
Нет. Ей просто придется подождать, выиграть время и прикусить язык. Если Карр спросит ее о Фейвор, она придумает объяснение, которое ему придется проглотить. Она провела слишком много лет в голоде и холоде, строила заговоры и планы, выпрашивала милостыню и воровала, чтобы попасть в это место, в эту точку времени. И все это ради клана. Ради Макларенов.
И завтра она позаботится о том, чтобы Фейвор Макларен хорошенько поняла, что это означает.
– Ты меня даже не знаешь, – сказал Рейн. Он легонько сжал ее плечи и толкнул назад, к гобелену на стене. Они находились в одной из комнат замка, примыкающих к комнатам, которые когда-то служили личными апартаментами Лизбет Макларен, первой хозяйки замка.
– Я знаю тебя.
Рейн покачал головой, терпеливо и недоверчиво. Она так молода, и он подружился с ней в доме, населенном хищниками. Разумеется, она думает, что полюбила его.
– Польщен твоими словами. – И при этом он надеялся
Он рассчитывал мягко спустить ее с неба на землю, но у него ничего не получилось. Она нежно улыбнулась.
– Смею надеяться. Я не каждому готова отдать свое сердце. – Кончик ее пальца прошелся по его нижней губе. – У тебя красивый рот.
– Прекрати! – Голос выдавал его панику. – Ты ошибаешься. Как ты можешь отдать любовь вору и шантажисту, человеку, которому не доверяешь, и не без оснований?
– Если бы у меня был выбор, возможно, я бы последовала твоему мудрому совету, – пробормотала она, – но мое сердце, неблагодарное, не спрашивало моего мнения. Оно полюбило, не спросив у меня совета.
– Твои слова слишком сладкие, они подкупают. – «Я бы все отдал, чтобы поверить этим сладким словам».
Он не смел шевельнуться. Ее рука скользнула по его подбородку, и его словно пронзило молнией. Она накрыла бьющийся пульс у основания его шеи своей ладонью.
– Ты так думаешь? Это ты сделал из меня поэтессу. И я благодарю Бога, который дал мне такой хитрый язык. Но я должна ответить тебе комплиментом и пожаловаться, что твой язык тоже умеет говорить очень приятные вещи, которым я жажду научиться.
Фейвор принялась расстегивать пуговицы старинного персидского кафтана, потом потянула завязки на сорочке.
– Как я могу заставить тебя раскрыть свои секреты? Я бы еще почитала тебе стихи, но, – прошептала она, – у меня от желания дух захватывает.
Он застонал. Закрыл глаза, а она проникла под его сорочку и гладила обнаженную грудь.
Это было уже слишком.
Он со стоном обхватил ее за талию, приподнял и прижал к стене. Его рот накрыл ее губы, язык нашел благословенную награду, ее нетерпеливый язык.
Она ни в чем ему не отказывала, ни словом, ни жестом. Он спустил ее свободное платье с плеча, обнажил грудь, осторожно обхватил ладонью этот твердый, бледный шар, а она не могла оторвать глаз от его жадного взора.
С отчаянием умирающего от жажды, ошеломленный ее неожиданно горячим откликом, он накрыл сосок ртом и стал водить языком по шелковистому коричневому ореолу. Ее руки ожили на его плечах, пальцы глубоко впились в его мышцы, она ахнула, и от этого под его языком задрожала ее спелая плоть. Он жадно впился в нее. Он гладил ее оголенные ноги…
– Да, – в упоении шепнула она, ее ресницы затрепетали и почти сомкнулись. – Прошу тебя. Да.
– Да, – повторил он.
– Пожалуйста, не останавливайся, – молила она, когда он сбавил темп, и он, покорный и властный одновременно, с радостью подчинился.
Он поднял ее юбку до талии и резко втянул в себя воздух, когда почувствовал тепло ее обнаженного тела, отделенное от него лишь тонкой тканью его одежды. Он инстинктивно прижался к ней, повел бедрами, и ее ноги раздвинулись.
– Люби меня, – сказала она.