Безумные дамочки
Шрифт:
— Что у меня не так? — однажды ночью спросила она у Роберта. — Ты психолог. Должен разбираться.
У него появилась нежная задумчивая улыбка.
— Мы занимаемся твоим случаем, — ответил он.
— Может, предложишь мне тесты со смешными именами, которые ты даешь своим пациентам? А если они вскроют причину?
— Большая часть их создана специально для детей, — отметил Роберт.
— Но в том-то все и дело. Я просто ребенок.
Роберт пропустил последнюю реплику мимо ушей и сказал:
— Кроме того, даже если бы они были
— Я об этом мечтаю.
Роберт как-то странно взглянул на нее.
— Если ты хочешь пойти к кому-нибудь, я мог бы порекомендовать хорошего…
— Нет, я не смогу разговаривать с незнакомым человеком. Не понимаю, как другие это делают. Я же буду рассказывать о себе сказки, все это будет только красивая ложь. Я снова стану Римой, девушкой-птичкой, и буду настаивать на этом. И как ты считаешь, что он на это скажет?
— Полли хочет печенье?
— Это не смешно.
— Как и твои фантазии.
— Ты имеешь в виду?..
Они были в постели, Роберт повернулся и поцеловал ее левую грудь.
— Я имею в виду, что считаю тебя восхитительной девушкой, даже если у тебя есть какие-то причуды.
Одна из вещей, которая удивила Симону, была в том, что Роберт предпочитал традиционную позицию «мужчина сверху, женщина снизу». В этом смысле он был единственным мужчиной из всех, кого она знала. Другие выбирали какие-то акробатические упражнения. Чем сложнее, тем лучше. Временами она подозревала, что все они закончили какую-то тайную школу, которая учила превращаться их в странные человеческие существа в момент совокупления.
Роберт Фингерхуд очень мало говорил, когда трахал Симону, а это было каждую ночь, но ему и не нужно было разговаривать, как быстро поняла Симона, поскольку его тело и его действия говорили сами за себя. После того как поцеловал ее грудь, он начал сосать ее, и, хотя Симона была не в восторге от своей груди, соски у нее набухли. И чтобы компенсировать недостаток чувства, она начала стонать и елозить по постели. Потом нервно прижала его голову к другой груди и сказала:
— Возьми их в рот обе сразу.
Сжав грудь так, чтобы Соски были рядом, Роберт накрыл их ртом, и язык быстро забегал от одного соска к другому.
Симона наслаждалась его действиями, потому что грудь все-таки была ее гордостью и радостью по сравнению со всем остальным, была так великолепно вылеплена, что она ощущала себя богиней, которая одаривает страждущего любовника. Да, Симона считала, что когда целуют грудь — это своего рода языческая жертва темной силе секса, и только страх перед тем, что грудь потеряет форму, если ее будут часто тискать, уменьшал радость. Ошибившись в распознавании страсти, Роберт выпустил грудь и впился в губы влагалища, чтобы убедиться, что оно мокрое и готово принять его. Все было сухо.
— Извини, — рассмеялась она.
Одной рукой Роберт начал ласкать клитор, а другой нежно гладил левый сосок («Потому что ты
Затем Роберт вошел в нее, и Симона ощутила резкий неожиданный приступ желания, и на какую-то долю секунды возникла надежда, что, может, сейчас это случится, но тут же все исчезло, хотя она осталась открытой и влажной. Внешне демонстрируя чувственность, внутренне Симона была абсолютно холодной. Только грудь жила и все еще вздымалась от недавнего жертвоприношения. И теперь, лежа спокойно на спине, Симона неожиданно взяла в руки эти два призовых кубка и повторила жест Роберта, сжав их и показав своему любовнику, который был увлечен в пучину собственного эротизма.
— Вот! — закричала Симона. — Возьми их! Они твои!
Выполняя команду, Роберт механически взял ее грудь, держа, как будто это был ненужный груз. Только и всего. Когда звуки слов Симоны отдавались в ее ушах, она чувствовала себя полной дурой. Зачем она, как тот крохотуля, демонстрировала свои чувства? Роберт сочтет ее идиоткой. Она уже хотела спросить об этом, когда ощутила знакомое учащенное дыхание и судорожные движения члена.
— О-о-ох, — выдохнул он и задвигался еще быстрее. — О-о-ох…
Затем без всяких дураков впрыснул в нее все, и в этот момент у Симоны возникла жгучая неприязнь к нему, ядовитое желание прервать этот приступ наслаждения, наслаждения, которого сама не могла испытать, и в эту секунду она прошла через бездны отчаяния, подобные тем, что испытывал крохотуля.
На следующее утро, когда они одевались, Симона спросила:
— Тебя не волнует, что я не кончаю?
— А тебя это волнует?
— Да, конечно, — призналась она, застегивая чулочный пояс на тоненькой талии, — но я к этому уже привыкла. Надеюсь, тебя это не очень огорчает и тебе не становится хуже. Ты же не виноват. Это что-то со мной, сама не знаю что.
— Я попробую не расстраиваться, — заверил Роберт, и его рука легко пробежала по ее обнаженной груди. — Никогда не видел такой красивой груди. Сколько раз тебе это говорили?
— Четырнадцать миллионов раз. Но до тебя эти слова ничего не значили.
Роберт уже надел рубашку и брюки и сейчас возился с галстуком. Симона зашла ему за спину, обняла за талию и нежно склонила голову на спину.
— Я люблю тебя, — сказала она. — Ты — просто чудо.
Он обернулся и прижал девушку к себе.