Безумные дни
Шрифт:
— Это всё? — спросил я у Ольги. — Тогда я пошел. Удачи в поисках.
— Твоя женщина, — внезапно сказал этот чудик. И опять заткнулся.
Мне уже хотелось ему врезать. Не от немотивированной агрессии, а за манеру разговаривать.
— Что моя женщина? Что с ней? Ты знаешь?
— Приведи её сюда.
Я повернулся к двери, но динамик над ней хрипло сказал голосом Палыча: «Сейчас приведут, подожди там».
Чудик сидел, молча и не шевелясь. Из-за глухого капюшона над лицом было непонятно, куда он смотрит и смотрит ли вообще
Так мы и просидели минут пятнадцать, пока дверь не открылась и в неё не вошла Лена — как была, в казённой пижаме. Не обращая на меня ни малейшего внимания, она подошла к Хранителю и села перед ним на пол, почти вплотную. Сказать, что мне было неприятно — это сильно преуменьшить. Но я молчал, в надежде на чудо. Всё-таки она так к ним рвалась, может, он сейчас её вылечит?
Тот протянул верхнюю конечность — рука это, или что-то ещё, не было видно в рукаве просторной одежды, — и положил её моей жене на рыжую голову. Она потянулась к нему, как котёнок, ждущий, что его погладят. Мне стало ещё неприятнее, но я сдерживался.
— Это наш… — чудик сделал паузу, как будто подбирая слово. — Потерявшийся. Это случается. Пытаясь изменить судьбу мира, утратил себя и частично развоплотился. Страдая от одиночества, занял чужой разум.
— Так заберите, нахрен, его себе! — не выдержал я. — А мне верните мою жену!
— Он забрал память тех, в ком побывал, — продолжил Ушелец, помолчав. — Он будет полезен. Это тело послужит вам проводником.
— Что? — заорал я. — Какое, блядь, тело? Жену мне верни, лишенец!
— Приведите корректора. Я освобожу эту женщину и её память.
— Что за…? А ну… — начал я, но Хранитель просто исчез, как будто его выключили. Ну не сука ли?
Лена встала с пола, развернулась и пошла к двери. Я пошел за ней. Дверь перед нами открылась. В следующем помещении она уверенно направилась к Артёму, дремлющему на стуле, опершись головой о стену и вытянув вперёд больную ногу.
— М-пульт! — сказал она коротко.
— Что? — проснулся Артём. — Какой пульт?
— М-пульт! — повторила Лена. Голос у неё был… Никогда не слышал у своей жены такого голоса.
— Ты про планшет, что ли? — Артём смотрел на неё с сонным недоумением. — Это зачем ещё?
— Дай ей, Тём, — велела Ольга.
— Но…
— Просто отдай.
Артём неохотно залез в рюкзак и вытащил свою чёрную доску. Лена взяла её, приложилась к графитовой поверхности, и там сразу зажглись какие-то линии и огонёчки, которые двигались за её пальцами.
— Но это же мой планшет! — поразился Артём. — Как она смогла?
— Я, кажется, знаю, — сказала Ольга. — Я поняла.
— Одежда. Оружие, — сказала Ленка голосом Терминатора из кино.
— Эй, а планшет мне вернут?
— Не будь таким мелочным, дорогой, выдадут тебе новый. Когда ногу вылечишь.
— Это что, вы без меня
— Похоже, у нас есть временный м-оператор, — ответила ему Ольга. — Дай ей, что она просит, Палыч.
— Оружие её вернём, — сказал одноглазый. — Нам чужого не надо. А где её шмотки, Лизавета?
— Выкинули мы эти тряпки, Палыч, — ответила доктор. — Из санитарных соображений.
— Ничего, — Ольга подошла и встала рядом с Леной. — Я ей что-нибудь из своего подберу.
Я впервые вот так увидел их рядом. Сейчас, когда глаза моей милейшей супруги, доброта и мягкость которой доходили иной раз до степеней чрезмерных, залил тот же холодный голубой лёд, они стали похожи, как сёстры. Рыжие, голубоглазые, одного роста и комплекции, с идеальными сухими фигурами (жена здорово похудела за эти дни и потеряла свою уютную домашнюю мягкость) и жёсткими спокойными лицами. Это выглядело немного пугающе.
— Пойдёмте наверх, — сказал Палыч. — Подумаем о делах наших скорбных…
Мы поднялись на скрипучем деревянном лифте на несколько этажей и оказались в царстве Великого Славы Кпсс. Правда, отчего-то без гербов с колосьями и портретов Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина, но места, где они висели, были видны. А вот бархатное бордовое знамя с золотыми кистями так и стояло в углу кабинета Председателя Совета Коммуны. Правда, оно было свёрнуто, и позолоченные надписи не читались.
— Ну что же, — расположившись за монументальным номенклатурным столом, Палыч немедля обрёл непробиваемую солидность. В голосе прорезались начальственные нотки, чело омрачилось государственными думами, руки сами собой заворошили бумажки. — Давайте прикинем, что дают нам новые вводные.
В кабинет пригласили только меня и Ольгу, но жену я прихватил с собой, просто потянув за рукав пижамы. Она не сопротивлялась, а мне было спокойнее, когда я её видел.
— Желания Хранителей для нас важны, — вещал Председатель, — но надо определиться, какие ресурсы мы можем выделить для этой второстепенной задачи…
— Не поняла, — сказала Ольга крайне неприятным голосом.
— Ну, Оленька, ты же сама знаешь — в условиях текущего кризиса, когда враг…
— Я вас предупреждала, — прервала она его. — Но вы не желали слышать. И теперь будете выглядеть перед Советом надутым кретином, каковым и являетесь.
Председатель побагровел, как знамя в углу, но сдержался и ответил корректно:
— На данный момент нет ни одного доказательства ваших завиральных идей.
— Завиральных? — я бы на месте председателя от такого голоса уже спрятался под стол, но он был крепок.
— Да, Оленька, мы оба знаем, что твои амбиции иногда… хм… перевешивают твою лояльность. И, скажем мягко, искажения истины в пользу выгодной тебе версии мы тоже наблюдали не раз.