Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий
Шрифт:
«…Под влиянием равнодушного отношения публики к его драмам, позора родной страны, эротической неудовлетворенности и расшатанности психики все чаще носился с мыслью о самоубийстве, в 1811 г. покончил с собой, убив предварительно по ее просьбе экзальтированную Генриетту Фогель». (Фриче В.М., ЭСГранат, т. 24, с. 301.)
«Истина, документированная в судебных архивах в соответствии с показаниями очевидцев… поражает трезвой рационалистичностью поступка и сдержанностью в поведении двух влюбленных. Необычные гости провели последнюю ночь за писанием писем; утром аккуратно и элегантно одетые пошли гулять; после обеда попросили подать им кофе на берег озера. Фрау Фогель принесла в плетеной сумочке два пистолета, закрытые от любопытных взоров белым платком. Когда наступил решительный момент, Генрих фон Клейст зарядил пистолеты точно отмеренным количеством пороха, которого должно было хватить для неминуемой смерти, но которое не обезобразило бы им выстрелом лица… Следует отметить, что все действия Генриха фон Клейста в последние минуты жизни говорят о кристальной ясности сознания… Слава пришла вслед за сенсационной смертью; именно двойное самоубийство спасло от забвения принадлежащие ему произведения». (Вайзънджи, 1977, с. 17.)
«Тяжелейшая ненормальная бионе-гативная личность». (Lange-Eichbaum, Kurth, 1967, с. 441.)
Особенности творчества
«С глубоко подорванным здоровьем он годами переживает мучительную смену изнуряющей творческой сосредоточенности и припадков сумасшествия». (Гупперт, 1931, с. 303.)
«Обычно в человеческой биографии нет необходимости касаться “тайны пояса”, но в данном случае как раз этот пояс скрывает затаенные силы Клейста: несмотря на выдающуюся одаренность, жизнь Клейста предопределена удивительно колеблющейся и все же типично чувственной конституцией <…> быть может, никогда в литературе поэтическое воображение не носило столь явно клинической формы… предвкушающей, разжигающей себя грезами и в грезах себя изнуряющей, исчерпывающей юношеской возмужалости. Обычно объективный, ясный изобразитель, Клейст в эротических эпизодах становится необузданным, восточноцветистым, его видения превращаются во взволнованные чувственные мечтания, соперничающие друг с другом в преувеличениях… В этом у него никогда не было равновесия, никогда у Клейста половая жизнь… не шла по простому и широкому пути здоровой мужественности… Преувеличивая изначальные страсти — а Клейст был художником не только благодаря точности своих наблюдений, но и благодаря превышению меры, — он всякое чувство доводит до патологии. Все, что обычно называется pathologia sexualis, в его произведенияхиоплощается в образах, и притом в почти клинических образах; мужественность он доводит почти до садизма (Ахилл, Веттер фон Штраль), страсть — до нимфомании, волнение крови — до сексуального убийства (Пентесилея), сладострастие женщины — до мазохизма и рабства (Кетхен из Гейльбронна). Искусство, творчество становится принудительной формой его существования… Этим объясняется удивительная принужденность, взрывчатость и разорванность его драм… Итак, естественным образом невольно приходит Клейст к трагедии: только она могла отобразить болезненную противоречивость его натуры (в то время как эпос допускает более спокойные, более мягкие формы, драма требует крайней обостренности, и потому лишь она отвечала требованиям его склонности к преувеличениям и экстравагантности характера). Его страсти с жгучей непреодолимостью влекут его к буйным излияниям, насильно толкают его к драме; они, а не он, создают эти произведения… Его драмы не имеют в литературе ни предков, ни потомков, они не унаследовали и не породили стиля. Клейст был особым случаем, и особым, единичным случаем был его мир; Тут он приближается к Достоевскому больше, чем кто-либо из немцев: образы Клейста перегружены всем нездоровьем перенапряженных нервов, а нервы болезненно соприкасаются с демонизмом природы и вселенной». (Цвейг, 1992, с. 182–185. 200, 206–207.)
«Как все неистовые гении страсти, Клейст отливал свои образы из кусков собственной души. В полном соответствии с идеями Фрейда, он укрощал своих демонов, вытесняя их на страницы своих книг». (Гарин, 1992, т. 1, с. 609.)
Можно предположить, что в данном случае речь идет о биполярном аффективном расстройстве, хотя клинические проявления маниакальных эпизодов отражены в патографии в меньшей степени. Но «задумать трагедию… которая должна была превзойти все созданное раньше в области драмы», а также идея об убийстве Наполеона явно из этого круга психопатологических расстройств. Клиника депрессивных эпизодов, некоторые из которых, видимо, протекали по ажитированному типу, представлена более наглядно. Расширенное самоубийство — логическое завершение нарастающей депрессии. Возможные алкогольные эпизоды — нередкое, сопутствующее депрессиям, расстройство.
Допустимо также предположение и об эмоционально неустойчивом расстройстве личности (пограничный подтип, называвшейся раньше «псевдоневротической шизофренией»). Влияние психопатологических особенностей личности на содержание творчества и его посмертную судьбу отмечено целым рядом авторов.
КЛЕОМЕН (Kleomenes) I ЕВРИСФЕ-НИД, царь Спарты с 520 по 489 г. до н. э.
«Клеомен же, по рассказам, был несколько слабоумен, со склонностью к помешательству… Сами же спартанцы утверждают, что божество вовсе не виновно в безумии царя: общаясь со скифами, он научился пить неразбавленное вино и от этого впал в безумие… Тотчас же по возвращении его поразил недуг, именно безумие (впрочем, Кле-омен уже и раньше был не совсем в уме): так, первому встречному в Спарте царь тыкал своей палкой в лицо. За такие безумные поступки родственники наложили на Клеомена ножные колодки. Уже связанный, Клеомен, увидев, что он наедине со стражем, потребовал нож. Страж сначала не хотел давать, но царь стал грозить, что заставит его потом поплатиться, пока тот в страхе от угроз (это был илот) не дал ему нож. Схватив это железное орудие, царь принялся увечить свое тело, начиная от голеней. Он изрезал мясо (на теле) на полосы: от голеней до ляжек и от ляжек до бедер и паха. Дойдя до живота, Клеомен и его изрезал на полосы и таким образом скончался». (Геродот, V, 42; VI, 75, 84.)
«У спартанского царя Клеомена… припадки бешенства он170 приписывал продолжительному злоупотреблению спиртными напитками, а не гневу богов». (Ковнер, 1878, с. 144.)
У современников, по всей вероятности, были основания объяснять «припадки бешенства» своего царя злоупотреблением неразбавленным вином. Вероятно, речь идет об алкогольной зависимости, протекавшей с психотическими (делириозными) эпизодами, во время которых больные действительно могут становиться агрессивными. В литературе того времени («Илиада», «Одиссея») болезненные последствия злоупотребления вином изображались достаточно убедительно, и в Древней Греции в VI веке до нашей эры (время жизни Клеомена) преступления, совершенные в пьяном виде, даже наказывались вдвое строже, чем если бы были совершены в трезвом состоянии.
КЛОДЕЛЬ (Claudel) КАМИЛЛА (1864–1943), французский скульптор.
«Отец считает дочь чересчур своенравной, младшая сестра — странной: ей не понять, почему она любит гулять при свете звезд. Камиллу называют одной из первых красавиц городка, но… молодые люди ее побаиваются…» (Филиппов, 2001, с. 162.)
[1895 г.] «Между тем, не приспособленная к жизни, не умеющая легко ладить с людьми, Камилла мечется в поисках выхода. Начинается тяжелая нервная депрессия: ночами женщина бродит под окнами особняка, где живет Роден все с той же Розой Бере, и выкрикивает угрозы, беспокоя соседей; днем окна квартиры Клодель плотно закрыты ставнями — Камилла боится дневного света. Она еще борется — лепит удивительные вещи… Но тьма душевной болезни сгущается над ее рассудком». (Семашко, 1999, с. 286.)
«…Первые признаки душевного расстройства появились у Камиллы сразу после разрыва с Роденом, а к тысяча девятьсот тринадцатому году она уже жила в сумрачном мире, полном злых призраков и вымышленных врагов. Монашка превратилась в затворницу, затворница — в дикарку. Она спала, подложив под руку утыканную гвоздями ручку от швабры, — Камилла была уверена, что Роден подкупил двух натурщиков-итальянцев и они вот-вот влезут к ней через окно и украдут ее скульптуры». (Филиппов, 2001, с. 170–171.)
«10 марта 1913 года к дому на набережной Бурбонов подъехала карета “скорой помощи”, и дюжие санитары отворили дверь обитательницы квартиры на первом этаже. Камилла Клодель с разрешения и при помощи родственников была доставлена в психиатрическую клинику парижского пригорода Виль-Эврар. Оттуда ее вскоре перевезли в другую лечебницу — в Мондеверг, забытый Богом угол на юге Франции, где ей предстояло провести ЗОлет. Была ли она так больна, чтобы заточать ее — пожизненно! — в одно из самых страшных в своем роде заведений, имевших прочную славу “загона для смертников”? Конечно, нет. Просто добропорядочное семейство Клоделей предпочло “похоронить Камиллу в сумасшедшем доме”». (Семашко, 1999, с. 287.)
Камилла Клодель, вопреки мнению последнего автора, была больна именно «ТАК». Судя по описанию ее болезни, речь шла не о «нервной депрессии» (хотя депрессивный синдром мог присутствовать в структуре ее психического расстройства), а, скорее всего, о шизофрении с бредовым (параноидным — бред преследования) синдромом и прогрессирующим затяжным течением. К сожалению, и «добропорядочные семейства» вряд ли в состоянии содержать в домашних условиях острых психотических больных. В психиатрии есть такой термин — «преследуемый преследователь». Он обозначает больного, страдающего бредом преследования, который считает, что его должны убить, и с целью «самозащиты» может совершать агрессивные (вплоть до убийства) действия в отношении подозрительных с его точки зрения лиц. Клодель относилась к такому типу больных.
КЛЭР (Clare) ДЖОН (1793–1864), английский поэт.
«Клэр рос в необыкновенной бедности и в семилетием возрасте уже работал пастухом. Хотя у него было мало доступа к книгам, он обладал потрясающей памятью, а его поэтический талант очень рано проявил себя… Хилый, мечтательный и застенчивый мальчик писал свои первые стихи на мешках из-под сахара… Изданная в 1820 году его первая книга поэм (описания пейзажей и сельской жизни) произвела впечатление в поэтических кругах. Клэр посетил Лондон, где насладился кратким мигом своей знаменитости в фешенебельных кругах… Но вскоре он столкнулся с первыми неудачами. Его второй сборник уже не привлек такого внимания… Получаемая от благотворителей рента не была настолько обильной, чтобы поддержать его многочисленное семейство (у него было 7 детей), так что ему приходилось подрабатывать сельскохозяйственным батраком. Бедность, покровительство, поэзия и спиртные напитки погубили его здоровье. Его последняя книга (1835) хотя и удостоилась похвалы критиков, продавалась плохо. У Клэр стали возникать страхи и галлюцинации. В 1837 его издатель поместил поэта в частную психиатрическую лечебницу, где он оставался в течение четырех лет. Немного поправившись и угнетаемый ностальгией, в июле 1841 г. он убежал из больницы домой. Клэр прошел 80 миль, утоляя голод травой, росшей по обочинам дороги. Он оставил прозаическое описание этого экстраординарного путешествия-. Дома он пробыл приблизительно семь месяцев. В конце 1841 Клэр был признан сумасшедшим, требующим лечения. Последние 23 года своей жизни он провел в убежище для умалишенных в Нортгемптоне и писал такие лирические письма, которые могли бы стать лучшей частью его поэзии». (CD Britannica 2000.)