Безумный корабль
Шрифт:
«Он охотится за этим кораблем не из жажды справедливости, а только ради славы, – сказал Уинтроу. – На других работорговых судах перевозится гораздо больше невольников, причем в совершенно жутких условиях… ну да ты сама знаешь. Эвери же, как я слышал, своих рабов хоть и помещает в трюм, но никогда не заковывает, и у них всегда в достатке еды и питья. Поэтому он довозит свой живой товар здоровым и полноценным и, соответственно, выручает за него отличные деньги. Так что Кеннит решил погнаться за Эвери не из ненависти к рабству, а ради славы и богатой добычи…»
Тогда, вечером, она долго размышляла над услышанным. А потом ответила:
«Когда он об этом думает, он чувствует совсем не то, о чем ты говоришь».
Впрочем, она не пожелала вдаваться в подробности, поскольку сама была не слишком уверена,
«Думается, рабы, сидящие у него под палубой, воспримут свободу с не меньшей радостью, нежели те, кого в пути лишают самого необходимого. По-твоему, рабство делается приемлемым, если с рабом обращаются точно с призовым скакуном или любимой собакой?»
«Нет, конечно!» – горячо возразил Уинтроу, и с этого момента ей удалось направить разговор в более приемлемое русло, к таким темам, которые она могла обсуждать с большей уверенностью.
И лишь сегодня ей удалось распознать тайные движения души Кеннита, сопровождавшие каждое упоминание о «Заплатке». Жажда погони, охотничья страсть – вот что это было такое. Небольшой корабль, удиравший от них на всех парусах, был сущим красавцем и именно поэтому притягивал Кеннита так же неодолимо, как порхающая бабочка привлекает кота. Привычка к рассудочности до сих пор удерживала Кеннита от нападения на великолепную дичь. Но если эта дичь ему еще и вызов бросала – тут уж он удержаться не мог!
…Расстояние между «Проказницей» и двухмачтовой «Заплаткой» явственно сокращалось, и Уинтроу места себе не находил от тошнотворных предчувствий. Он много раз предупреждал Кеннита: на палубах «Проказницы» ни в коем случае не должно происходить никакого кровопролития. Он сделал все, чтобы объяснить пирату, что в этом случае корабль навеки впитывает память погибших, но, кажется, так и не втолковал ему, какой это тягостный груз. Если же Кеннит не послушает предупреждений, если позволит сражению переметнуться на ее палубу или, еще хуже, начнет именно там предавать казни пленников – Уинтроу был уверен, что корабль не сможет справиться с этим. Во всяком случае, когда он попытался убедить капитана, что «Проказницу» вообще нельзя использовать для морского разбоя, Кеннит выслушал его со скучающим видом, а потом сухо спросил: «А для чего, по-твоему, я решился на захват живого корабля?» Уинтроу предпочел на это лишь пожать плечами и промолчать. Если бы он стал далее убеждать или умолять, Кеннит, чего доброго, надумал бы показать, кто в доме хозяин. То бишь кто господин и над ним, Уинтроу, и над кораблем.
Команда «Заплатки» бегала по снастям, отчаянно работая с парусами. Преследуй их одна «Мариетта», они могли бы и ускользнуть. Однако живой корабль был не только проворней, но и шел очень выгодным курсом – как раз чтобы прижать «Заплатку» в узком проливе. Было, впрочем, мгновение, когда Уинтроу показалось – сейчас «Заплатка» все-таки пролетит мимо них и вырвется в открытое море. Однако не удалось. С борта «Заплатки» донеслась гневно выкрикнутая команда, и невольничий корабль оказавшийся перед выбором – вылететь на мель или потерять ход, – сделал последнее. За что и поплатился. Буквально минуты спустя «Мариетта» и «Проказница» врезались в него с обеих сторон. С палубы «Мариетты» взлетели абордажные крючья и впились в палубу «Заплатки».
Ее команда, исчерпавшая усилия к бегству, немедленно занялась обороной, благо для этого все было загодя приготовлено, причем в немалом количестве. Для начала полетели горшки с зажигательной смесью. Они разбивались, разбрызгивая огонь по палубам и корпусу «Мариетты». Матросы облачались в легкую кожаную броню и привычно расхватывали клинки. На снасти «Заплатки» уже лезли стрелки, вооруженные луками. Часть команды «Мариетты» кинулась спасать свой собственный корабль, сбивая и гася пламя кусками мокрой парусины., в то время как остальные привели в действие катапульты. На палубу «Заплатки» обрушился непрекращающийся ливень тяжелых камней. Между тем крючья подтягивали несчастный корабль все ближе к «Мариетте», где у фальшборта кровожадно переминалась абордажная команда. Численное превосходство было на их стороне – и довольно значительное.
С борта «Проказницы» наблюдало за происходившим
– Видишь? Вон тот, что прыгает через фальшборт на вражью палубу, у него еще голова повязана красным платком… Это Саджи, славный мерзавец, вечно-то ему надо быть первым!… А тот, что за спиной у него, это Рогг. Парнишка во всем старается брать пример с Саджи, и, право слово, однажды это доведет его до погибели…
Носовое изваяние слушало и молча кивало, жадно впитывая глазами разворачивавшуюся перед ним картину сражения. Руки сжаты в кулаки перед грудью, губы приоткрыты от возбуждения… Уинтроу попробовал соприкоснуться с нею – и ощутил ее восторг. Пополам с мысленным хаосом. Ее захлестывали переживания людей на борту: страсть, жгучая зависть и вожделение битвы. Сквозь все это красной нитью проходила гордость Кеннита за своих людей. Вот его пираты в ярких одеждах, словно туча муравьев, хлынули на палубу «Заплатки» и схлестнулись с ее командой в яростной рукопашной. Ветер и расстояние приглушали ругань и дикие выкрики. Может, Проказница и замечала, что стрелы, слетающие с ее такелажа* [Такелаж – совокупность судовых снастей (разного рода тросов, цепей и т. п.), служащих для управления парусами, грузоподъемных работ, подъема и спуска флагов, в качестве растяжек и так далее.], пронзают человеческую плоть, но если и так, она ничем этого не обнаруживала. С некоторого удаления кровавая бойня представала лишь ярким зрелищем, полным движения. Великолепным, захватывающим спектаклем… Вот с мачты «Заплатки» вниз полетел человек. Он упал на нижний рей, мгновение повисел на нем – и рухнул на палубу. Уинтроу вздрогнул и съежился в миг удара… Проказница даже глазом не моргнула. Все ее внимание было устремлено на бак вражеского корабля, где капитан Эвери сошелся в поединке с Соркором. У капитана был отличный меч, сверкавший, словно серебряная игла. Казалось, эта игла вот-вот пронзит здоровяка-пирата, но не тут-то было. Соркор отвел удар левой рукой, сжимавший короткий клинок, и тут же сам сделал выпад длинным мечом в правой. Завораживающая пляска смерти длилась и длилась… Глаза Проказницы так и горели.
Уинтроу покосился на Кеннита… «До чего точный расчет», – сказал он себе. Отсюда, издали, она отлично видела, как разворачивается волнующее действо битвы, но была избавлена от ее ужаса. Кровь не забрызгивала ее палубы, и ветер относил прочь дым и крики раненых и умирающих… Между тем пираты неотвратимо распространялись по палубе еще оборонявшегося корабля. Неужели Кеннит пытался постепенно приучить Проказницу к насилию? Уинтроу прокашлялся, обретая голос.
– Там люди умирают, – заметил он вслух. – Человеческие жизни обрываются среди крови и ужаса…
Проказница бросила на него быстрый взгляд – и вернулась к созерцанию битвы. Вместо нее Уинтроу ответил Кеннит.
– Они сами напросились, – сказал капитан. – Кто, спрашивается, тянул их за язык? Знали ведь: может случиться и так, что им не повезет. И я говорю не о моих храбрецах, охотно бросающихся в сражение. Команда «Заплатки» отлично знала, что на них могут напасть. Да что там знала – они сами все к тому сделали! Кто хвастался, будто якобы готов отбить любое нападение? И они в самом деле были неплохо снабжены кожаными доспехами, луками и мечами! Стали бы они держать такой запас на борту, если бы не имели в виду пустить оружие в ход? – И Кеннит расхохотался, а потом сам себе ответил: – Никак нет! То, что ты видишь перед собой, – ни в коем случае не бойня беззащитных овечек. Это состязание воль! Можно даже так сказать: вещественное выражение извечного противостояния праведности с несправедливостью…