Безумный
Шрифт:
Лукас нахмурился, повернул чашку и увидел мужские каракули.
«Даже если бы не было гравитации, я бы все равно в тебя влюбился»
У Лукаса участилось сердцебиение.
— Вот чудак.
— Он влюблен, — поправила Крикет. — Еще и горяч. Из вас двоих получилась бы суперсексуальная пара. Как Лэнс Басс и его муж, но, типа, по-ботански сексуальные. Он намного лучше, чем тот, другой парень.
Лукас сделал глоток кофе и скривился от ожога.
— Другой парень?
— Да, тот, который приходил и спрашивал о тебе? Сказал, что он твой бывший парень. Показал мне свой значок.
У Лукаса участился пульс, он крепче сжал бумажный стаканчик. Он настолько увлекся Августом, что впервые за год не подумал о Коне. Ослабил бдительность, и сейчас ему словно дали под дых.
— Что ты ему ответила? — Лукасу не нравилась резкость в его голосе, и он попытался взять себя в руки.
— Я сказала ему, что ничего о тебе не знаю, и если он сам не смог выяснить, где ты живешь, то, вероятно, он не очень хороший сотрудник ФБР. Но у меня от него мурашки по коже побежали. Он улыбался, будто рептилия. Извини, если ты действительно хотел с ним поговорить, но в нем просто... Было что-то жуткое.
— Нет. Ты поступила правильно. — Лукас достал визитную карточку, взял ручку из чашки на стойке, обвел номер мобильного телефона. — Слушай, если он вернется или ты увидишь, как он шарит вокруг, можешь написать мне?
Крикет наклонилась через прилавок, взяв визитку Лукаса.
— Он действительно твой бывший парень?
— Нет. Даже не близко. Если увидишь его поблизости, дай мне знать. Но держись от него подальше. Он очень плохой парень. Ясно? — Лукас протянул двадцатидолларовую купюру и положил ее в чашку.
— Черт, ты и твой не-бойфренд заплатили за мою квартиру в этом месяце.
Лукас улыбнулся Крикет, но улыбка не коснулась его глаз. Он знал, что это случится. Это был лишь вопрос времени. И все же какая-то его частичка надеялась, что Кон будет слишком напуган, чтобы предпринять какие-нибудь шаги. Надеялся, что преступники хотя бы всерьёз воспримут некоторые из его видений.
Неужели Кон сделал перерыв в выслеживании и убийстве женщин, чтобы его преследовать? Неужели Кона подстраховывал напарник, пока его не было? Лукасу становилось тошно от мысли, что женщины могут пострадать из-за того, что у него не получилось убедить нужных людей, что он не сумасшедший. Если бы Лукас только мог найти хоть одно веское доказательство, хоть что-нибудь, что могло бы подтвердить его видение...
Но Кон был слишком хорош и использовал свое положение, чтобы создать защитную сеть между властями и своими жертвами. В отличие от большинства серийных убийц, он был не только садистом, но и хитрым. Лукас предполагал, что Кон главарь, даже если у него есть сообщники, то они не должны блистать умом. Кон выбрал бы их за низкий IQ, чтобы они подчинялись ему. По сути, они были его подчиненными или последователями. Кто-то, кто поклонялся бы Кону.
Но потом появилась маска. От кого Кон на самом деле прятался? Может быть, его напарник не знал, кто он? Маска обеспечила бы ему определенный уровень безопасности. Однако в видении больше никого не было, когда Кон находился в той комнате со своей жертвой. Может быть, он снимал себя на пленку? Но тогда зачем прятаться? Большинство серийных убийц, как известно, гордились своими убийствами. Но видео не отправляли в полицию. Нет, его единственной целью был Лукас.
Август был прав. Ему нужна помощь. Он не приблизился к разгадке этой тайны,
— Доброе утро.
Лукас оторвался от своих пошлых мыслей и огляделся по сторонам в поисках голоса. Это оказалась женщина, чей кабинет находился напротив его. Белинда? Бьянка? Что-то на букву Б. Она закрывала свой кабинет, перекинув сумку через плечо, вероятно, собираясь на утреннее занятие. Она изучала его с пугающей откровенностью, от которой Лукасу захотелось прикрыть пах, словно она могла видеть его грязные мысли об Августе.
— Доброе утро, — сумел выговорить он.
В ответ она одарила его натянутой улыбкой и отрывисто кивнула, после чего удалилась по коридору, цокая каблуками. Лукас прислушался, пока звук совсем не затих, и вставил ключ в дверь своего кабинета. Когда он повернул его в замке, то понял, что щелчка не последовало. Его дверь была не заперта.
Лукас нахмурился, открывая дверь. Все было так, как он оставил, ни одной лишней вещи. Он повесил сумку на вешалку за дверью, еще раз прошелся по кабинету, а затем опустился в кожаное кресло, глядя на желтую липкую записку с сообщением.
Я СКУЧАЮ ПО ТЕБЕ.
Лукас закатил глаза, но не мог перестать улыбаться. Конечно, Август вломился в его кабинет. Вполне в его духе. Лукас оставил все как есть, открыл пакет из кофейни и откусил кусочек огромного кекса, внезапно почувствовав голод. Он съел примерно половину завтрака, когда увидел это: нацарапанное послание Августа на его стакане.
Лукас перевел взгляд на записку, потом снова на чашку. Почерк совсем другой. Даже близко не похож. На стикерной записке слова были написаны прописными буквами, тяжелой рукой. Почерк Августа хаотичный, как и он сам: слова наклонены, буквы нагромождены. Надпись на чашке тоже не принадлежала Крикет. Она писала корявыми печатными буквами, совсем не похожими на те, что были до него.
Лукас не мог оторвать взгляд от записки. Он смотрел на желтую липкую бумажку, как на ядовитую змею, готовую атаковать. Он хотел скомкать ее и выбросить в мусорную корзину, забыть о Коне и его преступлениях. Лукасу все равно никто не верил. Может, ему стоит просто позволить Августу делать то, что он делал? Но напарника Кона это бы не остановило и не спасло бы возможных жертв, которых они могли бы удержать и мучить, даже когда он сидел здесь. Он не мог пожертвовать ими ради какого-то высшего блага.
Глядя на листок, Лукас задумался... удастся ли ему извлечь из него что-нибудь, если он ослабит щиты? Возможно, если чувства или эмоции Кона окажутся достаточно сильными, даже если он держал стикер всего мгновение, этого может хватить, чтобы он что-то увидел. Он посмотрел на закрытую дверь своего кабинета. Никто, скорее всего, его не потревожит.
Откусив еще один кусочек кекса и выпив глоток теплого кофе, Лукас опустил щиты, открылся, сделал несколько глубоких вдохов и расслабился настолько, чтобы увидеть хоть малейшую улику, оставленную на листе бумаги. Ему не нравилось, как сильно тряслись его руки, когда он тянулся к дурацкому клочку бумаги.