Безымянное
Шрифт:
— Зато день не зря прожит.
Неустанная борьба, попытки переломить чужую волю, возвращение к нужной точке, стремление держаться в заданных территориальных рамках — у бесцельного брожения появлялся смысл, задача, пусть даже такая пустяковая, как побывать на концерте или забрать бумаги из абонентского ящика. Он завел себе абонентские ящики по всей стране.
— Да, кстати.
Он расстегнул рюкзак и вытащил полиэтиленовый пакет для заморозки. Оттуда появились два компакт-диска, заказанные по Интернету, — и уже перекачанные на айпод,
— А еще у меня есть концертная футболка и постер с твоего выступления в Сан-Франциско.
Бекка была удивлена и тронута.
— Ты замечательный отец!
— Обычный фанат, — не согласился он.
— Я думала, тебе только Дэвид Боуи нравится.
— Это взаперти, — ответил он, вспоминая долгие месяцы в больничной кровати и ту музыку, с которой его знакомила Бекка. — А здесь я слушаю все.
Он уложил диски обратно в пакет и убрал в рюкзак. Свет снова погас и больше не включался. Люди встревоженно зашептались, превратившись в едва различимые силуэты, которые неуверенно ворочались в полумраке, словно боялись сами и шагу ступить.
Подошла официантка.
— Простите, ваш заказ не прошел.
— Ничего страшного, — махнула рукой Бекка. — Ты как, живой? — спросила она Тима.
— Да, нормально.
— Налейте тогда еще кофе, пожалуйста.
Что если, думал он в темноте, в тот раз ему просто померещился и сарафан, и худоба? Сарафан — точно не ее стиль, и худышкой ее не назовешь.
— Когда мы последний раз виделись? — спросил он.
— Не помню.
— Ты приезжала тогда с мамой и Фрицем.
Бекка медленно покачала головой в темноте.
— Нет, меня с ними не было.
— Отлично выглядишь, — похвалил он.
— Еще больше разрослась.
Он ответил не сразу.
— Тебя это по-прежнему беспокоит?
Бекка надула щеки и вытаращила глаза, а потом расплылась в смиренной улыбке.
— У меня свое хождение по кругу. Что ж делать — ненавидеть себя до гробовой доски?
— Я всегда считал тебя самой красивой девочкой на свете.
— Ты необъективен.
— Я рад, что ты себя не возненавидела.
— Ужиться с собой — та еще засада, — пожала плечами Бекка.
На парковке она предложила его подвезти, но ему никуда не нужно было. Узнав, что иногда он ночует в мотелях или в приютах Ассоциации молодых христиан, Бекка стала уговаривать его отправиться туда и сегодня, но он объяснил, что к нормальной кровати и телевизору слишком быстро привыкаешь, и тогда тяжелее даются стоянки в палатке. Лучше цивильным ночлегом не злоупотреблять. И на машинах он больше не ездок.
— В каком смысле, не ездок?
— Отпадают как класс. Если мне куда-то нужно, добираюсь пешком.
— Отпадают? — Бекка погремела огромной связкой ключей, переваривая услышанное. — Но хотя бы посидеть со мной минутку на пассажирском сиденье ты можешь? Мне нужно тебе кое-что сказать.
Джейн болеет. Бекка долго взвешивала все «за» и «против», прежде чем сообщить. Она прекрасно представляла себе папины трудности и не хотела взваливать на него чувство вины за то, над чем он не властен.
— Серьезно болеет?
— Рак.
— Это еще что?
— Ты не знаешь, что такое рак?
— Знаю, конечно. Просто упустил из вида.
— Что упустил?
Он помолчал.
— А этот что говорит?
— Кто этот?
— За которого она вышла замуж.
— Майкл? Она не выходила за Майкла.
— Нет? — Тим опешил. — Почему?
— Не знаю точно, пап. Она с ним порвала.
Порвала? И давно? Он совсем упустил ее из вида.
Тим смотрел в окно на парковку — легкомысленный асфальтовый пятачок, перевалочный пункт на пути в благословенные края либо отправная площадка для тех, кого тянет в дорогу. Но к нему не относится ни то ни другое. Вскоре он вылезет из машины и никуда не поедет. Бекка укатит, а на него навалится тоска пустого вечера. И он ничем не может помочь ни себе, ни ей, никому из них.
Он повернулся к дочери.
— Я ничего не могу сделать.
— Я не прошу тебя ничего делать. Просто решила, ты должен знать.
— Нет, — покачал он головой. — Не должен.
В городке, где на каждом шагу попадались сберегательные банки и расписанные ковбойскими сюжетами стены, он купил себе мокка фраппучино. Со стаканом в руке он плелся между рядами одноэтажных домов, среди которых то и дело встречались выставленные на продажу. Неожиданно сбоку мелькнула распахнутая калитка. Табличка «продается» терялась на заросшем газоне, а на крыльце дома лежал заляпанный матрас.
Вытянувшись на матрасе, Тим допил кофе, наблюдая за черной белкой с ободранным хвостом, бодро скачущей по деревьям. На крыльце дома напротив показался человек с тростью. Усевшись на скамью, человек повернулся налево, потом направо, потом снова налево, поставив трость между ног и обхватив ладонями латунный набалдашник. Затем встал и с решимостью того, чья жизнь свелась к одному-единственному делу, начал сгонять метлой оставшуюся после дождя лужу. Потом снова уселся обозревать окрестности. Наконец ушел обратно в дом.
Тим поднялся с матраса и покинул заброшенный двор. Он снова брел по улице, разглядывая картины на стенах — в основном коровьи стада и лошадиные табуны, и только одна с индейцами. Зайдя в магазин туристических товаров, он купил еще пару ботинок, светоотражающую ленту на липучке, новую палатку, непромокаемые брюки и дождевик, питательные батончики, дополнительную термоводолазку и пуловер, а еще компас. Обновил содержимое рюкзака.
Не скатываться до банальной совокупности потребностей. Не спать. Это усложняет дело, но помогает потратить избыток энергии и прожить день не зря. Он любит ее. Он всегда ее любил. Вернуться к ней, пока она еще жива, — больше от него ничего не требуется.