Безжалостные обещания

Джеймс М. Р.

— Я поняла это в тот день, когда ты вернулся домой окровавленный, — тихо говорю я. — В тот день, когда ты разозлился на меня за то, что я поехала в больницу с Катериной. Мне было плохо, но я думала, что это просто какая-то разновидность желудочного гриппа. А потом я поссорилась с Росси, и он сорвал с меня ожерелье, и меня вырвало в ванной. На следующий день меня все еще тошнило, и я поняла, что у меня задержка. Тогда я все и поняла, продолжаю я, глубоко вдыхая, но подтвердилось это в больнице после того, как ты привез меня туда.

— И ты мне ничего не сказала?

— Я не смогла. — Мой голос мягкий, умоляющий. — Лука, ты заставил меня подписать этот ужасный контракт, сказав, что я расторгну его, если когда-нибудь забеременею. Я не знала, почему этот пункт был там, когда я подписывала, и не думала, что это будет иметь значение. Я даже не думала, что у нас будет секс, не говоря уже о… — мой голос срывается. Мне приходится снова сделать вдох, отчаянно пытаясь сохранить контроль над своими эмоциями. — Я не знала, что делать. После того, какой ты был той ночью, я почувствовала себя такой далекой от тебя, такой напуганной. Я не знала, заставишь ли ты меня придерживаться этого или нет, а я очень хотела ребенка. Я не могла допустить аборта. И даже если бы ты был рад этому, я все равно боялась этого. Боялась жизни, в которой ты будешь растить ребенка, боялась того, что случится, если родится мальчик, еще больше боялась того, что случилось бы, если бы у нас родилась девочка. Я вспомнила, как мой отец умер и оставил нас с матерью одних, и я боялась, что это может случиться с тобой, что наш ребенок может потерять своего отца, если кто-то убьет тебя. В этой жизни так много опасностей, так много…

Мой голос снова срывается, и мне приходится сдерживать подступающие слезы, слезы страха, слезы грусти, слезы скорби, потому что я почти уверена по тому, как бесстрастно Лука смотрит на меня, что он несчастлив, что он не хочет ни ребенка, ни меня. Что все, на что я надеялась, исчезло. Что в лучшем случае мне придется уйти.

В худшем случае я потеряю своего ребенка.

— Я не понимаю, — тихо говорю я. — Почему ты должен заставить меня избавиться от нашего ребенка?

— Росси, Франко и я заключили соглашение, — просто говорит Лука. — До того, как мне стало необходимо жениться на тебе. Предполагалось, что я буду доном до тех пор, пока у Франко не родится сын, а затем я должен передать титул ему. Вот почему Франко и Катерина были помолвлены. Так что часть крови Росси сохранилась бы в названии. Я всегда должен был быть только заполнителем. И когда наш брак стал необходимым, ожидалось, что это все равно произойдет, а это означало, что мы не сможем иметь детей.

— Ясно. — Это простое объяснение, но оно имеет смысла, по крайней мере, только в сознании мужчин, которые управляют этой семьей. — Ну, я думаю, теперь это не имеет значения. — Я облизываю губы, обхватывая себя руками. — Франко мертв, а Катерина не беременна.

— Я знаю.

— Я не могу остаться с тем, кто заставляет меня сделать такое. — Мне трудно произносить эти слова, но я знаю, что должна. Мне нужно услышать, как он скажет, что хочет нашего ребенка. Если я не услышу этого от него, тогда я знаю, что у нас ничего не осталось.

— София. — Лука смотрит на меня сверху вниз, и я вижу, как его лицо смягчается впервые с тех пор, как он вошел в комнату. — Я знал о ребенке еще до нашего медового месяца.

— Что? — Я ошеломленно смотрю на него. — И ты ничего не сказал? Почему?

— Я хотел дать тебе возможность рассказать мне все самой, — просто говорит он.

— Я почти сделала это, так много раз… — Я замолкаю, думая обо всех тех случаях, когда я чуть не призналась во всем. — Но я была так напугана.

— Я думал, когда подписывал этот контракт, что смогу легко это сделать, — продолжает он. — У меня никогда не было отношений. Вряд ли я когда-нибудь спал с одной и той же женщиной больше одного раза. Идея настоящего брака, партнерства, любви, семьи, отцовства была настолько чужда мне, что я даже представить себе не мог, что это произойдет. Я не видел ничего, что могло бы изменить путь, по которому я шел. Так что мне не показалось таким уж трудным согласиться с этим. Чтобы сохранить наследие, о котором мечтал Росси.

Затем он делает шаг ближе ко мне, его глаза темнеют, когда он встречается с моим взглядом.

— Но как только я узнал, София, как только это стало реальностью, я понял, что не смогу. Я тоже хотел нашего ребенка. Я хотел тебя. Вот почему я приложил столько усилий к медовому месяцу. Я хотел посмотреть, сможем ли мы сработаться, и насколько сильны мои чувства к тебе… я хотел, чтобы ты сказала мне об этом. Но правда заключалась в том, что я не мог представить, что отпущу нашего ребенка или тебя. Но потом… — его челюсть сжимается. — Мы вернулись домой, и я узнал, что вы с Анной замышляли твой побег.

— Лука, ты, конечно, понимаешь…

— Я знаю, — перебивает он. — Я действительно понимаю, почему ты это сделала, почему ты была в таком отчаянии. И я прощаю тебя, София. Но если у нас есть хоть какой-то шанс на это, любой шанс вообще, мы должны говорить друг другу правду. Мы должны быть честны. — Он делает глубокий вдох и впервые с тех пор, как вошел в комнату, прикасается ко мне.

Его пальцы скользят по моему подбородку, и я вздрагиваю от его прикосновения.

— Я нашла твой дневник, — шепчу я. — Это все правда? Что ты написал?

Лука пристально смотрит на меня, и я что-то вижу в нем, глубокую, бездонную эмоцию.

— Да, — бормочет он низким и хриплым голосом. — Все правда.

— И ты все еще это чувствуешь? Что, если я скажу, что хочу остаться? — Слова срываются с моих губ быстро и нервно. — Что, если…

— Ты должна быть полностью готова, София. Быть моей, и полностью смириться с этой жизнью. Здесь нет полумер. Желания и любви недостаточно. Ты должна хотеть мой мир, если хочешь меня. Мы можем сделать это вместе или не делать вообще. Но другого выхода нет.

У меня перехватывает дыхание, пульс учащается. Его рука все еще на моем подбородке, нежно удерживая мое лицо, но я вижу что-то мрачное в его взгляде. Это не гнев. Это собственничество, эта старая знакомая потребность.

Я принадлежу ему. Но он должен знать, что я тоже в это верю.

— Что теперь будет? — Шепчу я. — Теперь, когда Франко мертв, теперь, когда ирландцы предали вас? Что с Виктором?

— С Братвой мир. У Виктора было одно условие… жизнь Колина Макгрегора. — Маленький мускул на щеке Луки вздрагивает, когда он сжимает челюсть. — Это было условие, которое я был рад выполнить. Сейчас его держат в заложниках, и мы скоро разберемся с этой конкретной проблемой, как только Виктора выпишут из больницы.

— Значит, мы будем воевать с ирландцами? Мой голос дрожит, хотя я этого и не хочу.

— Нет. — Голос Луки тверд. — Сын Колина, Лиам, выступил против него на конклаве. Он унаследует все и сохранит мир. Он понимает, почему наказание его отца таково, каково оно есть. Он не будет с этим спорить. — Лука на мгновение замолкает, глядя на выражение моего лица. — Это наш путь, София. Так уж обстоят дела. Тебе нужно это понять, если ты собираешься остаться. Если ты собираешься быть на моей стороне. Это тяжелая жизнь, а временами и жестокая. — Его рука гладит меня по щеке, костяшки пальцев скользят по высокой линии моей скулы.