Безжалостный принц

Ларк Софи

Он всегда называл меня принцессой, и ангелом. А я всегда думала: — О ком, блядь, ты говоришь? Потому что это точно не я.

Но, наверное, я неправильно поняла Оливера. Потому что я никогда не думала, что он сделает что-то настолько безумное, как это.

Я иду за ним к задней части пляжного домика. Мы поднимаемся по истертым от непогоды ступеням. Оливер придерживает для меня дверь.

Я с удивлением обнаруживаю, что дом почти полностью пуст внутри. Мы находимся в гостиной/столовой/кухне, но здесь нет ни стола, ни

стульев, ни диванов. Только голый матрас на полу и одеяло сверху.

Не могу сказать, что такой вид мне нравится больше.

— Почему здесь так пусто? — спрашиваю я Оливера.

Он обиженно оглядывается вокруг, как будто подсчитывая все вещи, которых не хватает.

— Мой отец продал дом, — сердито говорит он. — Я просил его не делать этого, но он сказал, что его стоимость поднялась, и сейчас самое время продавать, пока в Честертоне не построили новые дома. Как будто ему нужны деньги!

Он издал резкий, лающий смех.

— Это место ничего для него не значило, — мрачно говорит он. — Я был единственным, кто заботился о том, чтобы приходить сюда.

Мне хорошо знакомо воспитание Оливера как избалованного, но пренебрегаемого единственного ребенка. Он говорил мне, как он завидовал тому, что у меня есть братья. У него не было ни братьев, ни сестер, ни настоящих друзей — только одноклассники, с которыми он «должен был» общаться. Однако он никогда не встречался с моими братьями. Я не видела, чтобы они ладили.

— Ну, — говорю я, пытаясь успокоить его. — Я рада, что наконец-то увидела его.

Он поворачивается, чтобы посмотреть на меня, его глаза очень темные в тусклом свете. Его лицо похоже на маску. Он набрал, наверное, 13 кг с тех пор, как мы встречались, что сделало его лицо шире и старше. Больше похоже на лицо его отца. Он по-прежнему крупный и мускулистый — на самом деле, благодаря лишнему весу ему еще легче одолеть меня, о чем свидетельствует наша недолгая борьба на пляже. Я не знаю, как, черт возьми, я смогу от него убежать, когда он сильнее и быстрее меня.

— Я бы хотел, чтобы ты увидела все, как было раньше, — говорит Оливер. — Со всеми картинами и книгами. И диванами. Но все в порядке. Я принес это сюда, так что нам есть где посидеть, по крайней мере, — он садится на матрас, который скрипит под его весом. — Давай. Садись, — говорит он, похлопывая по месту рядом с собой.

— Вообще-то, мне очень нужно в туалет, — говорю я.

Это правда. Мой мочевой пузырь, кажется, вот-вот лопнет, особенно после того, как я столкнулась с Оливером на пляже.

На мгновение он смотрит на меня с подозрением, как будто не верит мне. Я переношу свой вес с босой ноги на ботинок, не преувеличивая свой дискомфорт.

— Ванная здесь, — говорит наконец Оливер, снова вставая.

Он ведет меня по коридору в маленькую симпатичную ванную комнату с обшивкой по всем стенам и раковиной в форме раковины. Я уверена, что здесь были полотенца и мыло на морскую тематику, когда дом был обставлен.

Когда я пытаюсь закрыть дверь, Оливер останавливает ее одной мясистой рукой.

— Не стоит это делать, —

говорит он.

— Мне нужно в туалет, — говорю я ему снова, как будто он забыл.

— Ты можешь сделать это с открытой дверью, — говорит он.

Я смотрю на него, борясь между его упрямством и моим пульсирующим мочевым пузырем.

Я могу продержаться всего несколько секунд. Я сбрасываю шорты, сажусь на унитаз и спускаю воду. Моча выходит с грохотом, скорее с болью, чем с облегчением.

Оливер стоит в дверях, наблюдая за мной. В уголках его рта появляется слабая улыбка. Его глаза кажутся прищуренными и довольными.

Я хочу, чтобы он отвернулся и дал мне возможность уединиться. Или, по крайней мере, мне бы хотелось, чтобы я не писала так долго. Кажется, это продолжается вечно, и это чертовски унизительно.

Хотя он прав — если бы он оставил меня одну в ванной, я бы вылезла в окно через пять секунд.

Когда я, наконец, заканчиваю, я натягиваю шорты и мою руки, вытирая их насухо о свою одежду, так как полотенец нет.

Оливер тоже наблюдает за этим с хмурым выражением лица. Я думаю, что он снова смотрит на гипс. Потом я понимаю, что на самом деле он смотрит на мою левую руку, на мое обручальное кольцо.

Я стала носить его чаще, а не только когда иду на мероприятие с Кэлом.

Я могу сказать, что Оливер ненавидит его вид. На самом деле, как только мы возвращаемся в гостиную, он кричит: — Сними это.

— Это? — говорю я, поднимая левую руку.

— Да, — шипит он.

Неохотно я снимаю его с пальца.

Я ненавидела это кольцо, когда только получила его. Но теперь оно мне не так уж и не нравится. Это довольно красиво, как оно сверкает на солнце. И оно уже не кажется мне таким странным и фальшивым, как вначале.

Я собираюсь сунуть его в карман на хранение, но Оливер говорит: — Нет. Дай его мне.

Я не хочу отдавать его ему. Это похоже на предательство. Но если я откажусь, я не смогу помешать ему вырвать его у меня из рук. Поэтому я молча передаю ему его.

На полу кухни стоит сумка с инструментами, рядом с чуть более бледным участком стены, который, вероятно, был поврежден водой, пока кто-то не починил его.

Оливер открывает сумку и достает молоток. Он кладет мое кольцо на кухонную столешницу. Затем, как и в случае с моим телефоном, он снова и снова бьет по нему молотком.

Металл гнется, когти на бриллиантах разжимаются, камни рассыпаются. Он продолжает бить по нему, пока лента не скручивается и не разрушается, а главный камень не откатывается.

Мне больнее, чем я ожидала, видеть, как уничтожают это кольцо.

Но что меня действительно беспокоит, так это то, как молоток выбивает огромные куски из столешницы из бруса. Оливеру наплевать, какой ущерб он наносит. Зная, как он относится к этому дому, это не может быть хорошо.

Когда он размахивает молотком, его ярость ужасает. Его глаза сверкают, лицо раскраснелось. Он потеет, на груди, спине и подмышками футболки проступают темные пятна. Он бьет по кольцу около сотни раз.