Библейская археология: научный подход к тайнам тысячелетий
Шрифт:
Таинственность, гонимость уединенного еврейского племени, почитаемая им величественная фигура древнего пророка, его религиозное учение, которое «Последователи Моше» противопоставляли более позднему, «испорченному» раввинами иудаизму, — все это могло произвести резкое и неизгладимое впечатление на экзальтированного арабского юношу Мухаммеда и запасть ему в душу так глубоко, что впоследствии отразилось и в его собственной проповеди и религиозном учении. Не на этих ли первых своих духовных учителей, спрашивает Гойтейн, намекал много позже сам Мухаммед в седьмой суре Корана: «Среди последователей Моисея (евреев. — Р.Н.) есть одно племя, которое выше всех в своем следовании Истине и судит в соответствии с ней»?
Интереснейшая гипотеза Гойтейна позволяет вполне непринужденно объяснить и последующую резкую вражду Мухаммеда с основными еврейскими общинами Аравии. Ведь то были ортодоксальные общины. Учение
На этот ключевой для данной темы вопрос ответили новые участники заочного спора вокруг раннего ислама и происхождения Корана. Ими были американские исследователи Патришия Кроне из Института высших исследований в Принстоне и Майкл Кук из Принстонского университета, оба — выходцы из школы ориентальных и африканских исследований в Лондоне. Их гипотеза буквально взорвала все прежние представления о генезисе ислама и его основополагающей книги. То была крайне дерзкая гипотеза.
ГЛАВА 2
ХИДЖРА ПОТОМКОВ АГАРИ
Патришия Кроне закончила в свое время лондонскую Школу восточных и африканских исследований, а свою докторскую диссертацию «Агаризм, или Становление исламского мира» защитила в молодом возрасте в 50-е годы. Но произведенный ею в этой диссертации переворот в представлениях об истории ислама был настолько решительным и вызвал такую бурю, что отдельной книгой (в расширенном виде) она вышла только в 1977 году — как уже сказано, в соавторстве с профессором Принстонского университета (и тоже выпускником Школы восточных и африканских исследований) Майклом Куком. Книга вышла в издательстве Кембриджского университета. Престижное издательство не случайно опубликовало диссертацию Кроне — к тому времени бывшая аспирантка вошла в число ведущих ориенталистов мира, стала профессором известного принстонского Института высших исследований и автором целого ряда глубоких и всеми признанных работ по истории раннего ислама.
Открывая книгу Кроне и Кука (а ее стоит открыть, это без преувеличений увлекательное, даже захватывающее чтение), мы оказываемся в абсолютно незнакомом мире: меняются не только порядок и иерархия уже знакомых нам событий, но и сам их смысл. Нам как будто рассказывают совершенно другую историю, хотя и с теми же самыми героями. Разумеется, это опять Мухаммед и евреи — кто же еще? Видимо, исламу никуда не деться от евреев. Но мы словно смотрим на них иными глазами.
Кроне действительно смотрит на историю «Становления исламского мира» (как называлась ее диссертация) глазами тех свидетелей, показания которых прежде всегда оставались в тени. До нее история раннего ислама изучалась преимущественно со слов самих мусульман, то есть по арабским источникам. Кроне же утверждает, что с таким же успехом можно изучать историю раннего христианства, пользуясь только показаниями Евангелий. Дело в том, что исследования последних лет выявили совершенно неожиданное обстоятельство. Оказывается, все арабские хроники, описывающие эпоху раннего ислама, созданы на самом деле много позже, чем происходили описываемые в них события (та же ситуация, как известно, имеет место во многих книгах еврейской Библии, т. н. ТАНАХа). Что еще более удивительно — в ранних арабских источниках нет никаких указаний на существования самого Корана — в какой бы то ни было форме. Их нет вплоть до конца VII века н. э., когда Мухаммед был давно уже мертв! Как пишет английский историк Джон Вансброу, первые цитаты из Корана (в виде надписей) появляются лишь в 691 году (на стенах иерусалимской «Мечети на скале»), причем эти цитаты явно отличаются от тех же мест в нынешнем тексте Корана, который передается из столетия в столетие. Это означает, что в VII веке Коран
Выходит, вся история становления ислама и Корана, как она описывается в использовавшихся учеными ранних арабских источниках, является в действительности весьма сомнительной. Но в таком случае, говорят Кроне и Кук, следует обратиться к свидетельствам других народов — тех, которые в ту пору окружали арабов. Легко понять, что это означает радикальную смену угла зрения: до сих пор мы смотрели на историю ислама глазами арабов, теперь попробуем взглянуть на нее же глазами их соседей. И тут нас подстерегает неожиданность — картина оказывается радикально иной.
Какой же именно? Вот один из таких новых документов, найденных Патришией Кроне. Это отрывок из греческого (византийского) текста «Доктрина Яакова», созданного, по всей видимости, около 630 года в Палестине. Палестинский еврей Авраам сообщает своим единоплеменникам, живущим в Карфагене, поразительную весть: «Лжепророк появился среди сарацинов. Он пророчит приход Избранного (здесь в тексте стоит греческое слово, означающее Мессию), который придет вслед за ним. Я, Авраам, спросил ученого человека: «Рабби, что ты думаешь о пророке, который явился среди сарацинов?» «Он лжепророк, — ответил рабби со вздохом. — Разве пророки приходят с мечом и на колеснице?» Я стал расспрашивать, и те, кто его встречал, сказали: «В нем нет правды, в этом пророке, одно кровопролитие. Ибо он говорит, что держит ключи от Рая, а этого не может быть»».
В этом отрывке, говорит Кроне, содержится, во-первых, указание на доктрину «ключей от Рая», которая действительно существовала в доисламской арабской традиции, но с приходом ислама была объявлена еретической; поэтому можно думать, что данный текст был составлен раньше, чем произошло окончательное формирование ислама. Во-вторых, о пророке здесь говорится как о еще живом человеке. В-третьих, и это главное; он изображен как человек, объявляющий себя предшественником Мессии. Иными словами, ядром его учения является еврейский мессианизм в арабском исполнении. Это весьма неожиданно — ведь в Коране нет никаких следов мессианства. Тем не менее сказанное в «Доктрине Яакова» находит подтверждение в другом — и независимом — документе: в еврейском апокалиптическом тексте «Тайна рабби Шимона бар Иохая». Он был написан в середине VII века и содержит следующий рассказ о вторжении арабов в Палестину: «И увидел он приход царей Ишмаэля и возопил: «Мало нам было царей Эдома, так теперь еще и цари Ишмаэля?!» Тогда Метатрон, повелитель воинств, ответил ему и сказал: «Не страшись, ибо Всевышний, да будет Он благословен, избрал у них пророка по воле Своей и привел его покорить землю твою, дабы возродить ее в величии ее». И он спросил: «Как нам знать, что это наше избавление?» И ответил: «Не сказано ли у Исайи: «И увидел всадников на верблюдах…» и так далее? Когда пройдет всадник на верблюде, придет за ним всадник на осле и создаст царство. И будет царство сие избавлением Израиля, ибо подобно оно Спасителю, приходящему на осле»».
«Спаситель, приходящий на осле», — конечно, Мессия. Те считаные евреи, которые жили тогда в Палестине, вполне могли видеть в арабских всадниках своих избавителей от византийской власти. Но любопытно, что автор текста включает в традиционное еврейское описание прихода Мессии еще и появление арабского пророка на верблюде в качестве его предшественника. Евреи вряд ли отвели бы «сыну Ишмаэля» такую роль, это могло прийти только из арабских источников. И в них действительно есть тому косвенное подтверждение: калиф Омар именуется там «аль-Фарук», что означает как раз «Избавитель», причем утверждается, что это прозвище дал ему сам Мухаммед.
Разумеется, арабы начисто отрицают, будто Омар призван был избавить евреев. Но если Мухаммед (как вроде бы следует из текста «Доктрины Яакова») считал себя предшественником Мессии, то прозвище, которое он дал Омару, этому самому выдающемуся из своих преемников, выглядит весьма знаменательно. Может быть, евреи Палестины (в отличие от христиан) не случайно так тепло встречали Омара? Может быть, есть смысл прислушаться и к армянским источникам того времени, в которых сообщается, что при Омаре правителем Иерусалима был назначен некий — еврей? Если свести все эти рассеянные детали воедино, — говорит Кроне, — то вырисовывается неожиданная картина: вместо привычной ненависти между арабами и евреями, между мусульманами и иудеями возникает впечатление близости одинаковых мессианских чаяний и надежд.