Библиотека географа
Шрифт:
Кулин повернулся и увидел высокого старика с изборожденным морщинами лицом и пронзительными зелеными глазами. На нем был многоцветный полосатый халат, подпоясанный свернутым в жгут национальным платком. Он стоял неподвижно, не делая никаких жестов — ни враждебных, ни приветственных.
— Благодарю вас, — сказал Юрий, чувствуя себя не в своей тарелке — абориген молчал и лишь прощупывал его взглядом. — Я бы хотел поговорить с Поратом Бахмадуллаевым. Насколько я знаю, он живет в этом селении.
— Живет. Хаджи Порат — вот как его сейчас зовут. В прошлом году он с сыном совершил хадж, то есть паломничество. Очень тяжелое и незаконное путешествие. Но если вы тот, за кого я вас принимаю, то, должно
— Я не из КГБ, если вы намекаете на это. Я инженер и приехал сюда, чтобы подыскать место для будущего Музея таджикской культуры. Вашей культуры, — сказал Кулин, растягивая губы в улыбке, скорее жалкой, нежели теплой и дружелюбной. — Не могли бы вы меня к нему проводить?
Человек в халате молча ткнул пальцем в дальний домик, расположенный выше прочих по склону, и, так и не сказав ни слова, отвернулся от Кулина. Потом он дважды хлопнул в ладоши, и стоявшие поблизости дети исчезли словно по мановению волшебной палочки. Кулин чувствовал на себе взгляды, устремленные из окон, но никто не вышел из домов, чтобы поздороваться или хотя бы в открытую на него поглазеть. Добравшись до указанного домика, он, прежде чем постучать, на мгновение замер и перевел дух.
Из-за деревянной двери ему предложили войти. Он толкнул створ и увидел внутреннее устройство домика, состоявшего из одной-единственной комнаты. В центре помещения стояла каменная печь, в жерле которой плясали язычки пламени. Вокруг очага сидели четверо — все длиннолицые, с глубоко посаженными водянистыми глазами и раздвоенными серебристыми бородами, в белых тюрбанах и халатах. Эти люди выглядели так, словно просидели здесь несколько веков, и казались существами вневременными и исполненными древних тайн, которые им поручили хранить.
— Вы ищете хаджи Пората? — спросил один из них по-таджикски.
Кулин кивнул, после чего трое старцев поднялись с места и вышли, не сказав ни слова и не меняясь в лице. Оставшийся в комнате поднял на гостя глаза.
— Я Порат. Присаживайтесь, прошу вас, и выпейте чаю.
Хозяин налил из помятого алюминиевого чайника слабого чая в расписную керамическую пиалу и обеими руками протянул ее Кулину.
— Вам говорили, кто я и зачем приехал? — спросил Юрий.
— Разумеется. Вы приехали по поводу строительства в этой деревне Музея таджикской культуры. Необычный выбор, сказал бы я, — за пределами города, да еще и на склоне горы, где бывают камнепады и грязевые сели. Совершенно, на мой взгляд, негодное для подобного строительства место.
Кулин неожиданно почувствовал дискомфорт от необходимости давать Порату какие-то объяснения. Человек, пославший его сюда, заверил, что Порат в курсе дела, понимает смысл предстоящего обмена и принимает его условия. Кулин всего лишь курьер, избранный на эту роль благодаря своему интеллекту, амбициям и знанию местных языков. Юрий откашлялся, прочищая горло, и уже открыл было рот, но вдруг Порат остановил его, подняв длинную бледную руку.
— Не надо ничего говорить. Я знаю истинную причину вашего визита. Мне сказали, что у вас будет с собой фотография Акбархана. Могу я взглянуть на нее?
— Хаджи Порат! Я не уверен, что вам захочется…
Порат поднял обеими руками свою трость и с силой ударил по пиале Кулина, вдребезги разбив ее.
— Я представляю, как он может выглядеть. Догадываюсь, что вы с ним сделали. И готов к этому. Позвольте мне все-таки взглянуть на снимок.
Кулин вынул фотографию, лежавшую между страницами таджикско-русского словаря, и передал ее Порату. На ней был запечатлен молодой человек на больничной койке. Чья-то рука приподнимала его голову. Фиолетовые и багровые кровоподтеки окружали распухшие закрытые глаза. Нос был почти полностью расплющен и, совершенно очевидно, сломан. Разбитые приоткрытые губы обнажали
— В чем его обвинили? — спросил Порат, выпрямляясь и оправляя свой белоснежный тюрбан.
— Не знаю, хаджи. Но могу обещать вам…
— Обещания из уст агента советского правительства не стоят даже глотка воздуха, необходимого, чтобы их произнести. Однако скажите, есть у меня выбор?
Кулин молчал.
— Вот видите?
Порат поднялся и прошел к стоявшему в углу окованному узорчатой медью сундуку.
— Я уверен, что вам обещали щедро заплатить за этот визит. Молодой человек вроде вас стремится получить хорошую работу, машину, женщин. Симпатичный домик для своей матери. То, что вы отсюда увезете, неизмеримо дороже. Но я отдал бы и в тысячу раз больше за Акбархана — моего сына, моего единственного сына…
Акбархан — последний потомок по мужской линии саманидского ученого и музыканта Ферахида. Я могу проследить его происхождение, основываясь на представителях этого рода, на протяжении последней тысячи лет. Скажите мне, как далеко уходит своими корнями в прошлое ваш род? Кто вы такой? — спросил Порат, прожигая Кулина взглядом.
Отец Юрия работал на кожевенной фабрике, мать служила секретаршей в местной партийной организации. Его дедушка с бабушкой были крестьянами. Ничего, кроме этого, он о своем происхождении не знал.
— Впрочем, в данном случае это не имеет никакого значения. — Порат открыл сундук и достал из него аккуратный сверток. — Мне, моему отцу, его отцу и всем нашим пращурам понадобились века, чтобы разыскать эти флейты. Теперь они ваши. Величайшее сокровище моего рода в обмен на возможность его продления. Болезненный, но, если разобраться, очевидный выбор.
Кулин распаковал сверток и увидел две маленькие флейты — золотую и серебряную. Он повертел их в пальцах и уже собирался было прочитать выгравированные надписи, но Порат постучал своей тростью по облицовке очага, чтобы привлечь его внимание.
— Отложите эти вещи и послушайте, что я вам скажу. Вы здесь не гость. Я рассчитываю, что сегодня же вечером вы телеграфируете тем, кто вас послал, и добьетесь немедленного освобождения моего сына. Будьте вы прокляты, если не сделаете этого. Я хочу, чтобы он как можно быстрее вернулся домой. А теперь идите… — сказал он, поворачиваясь к Кулину спиной еще до того, как закончил говорить.
Никого не встретив на обратном пути, Юрий вернулся к машине. Улица была безлюдна, но из окон доносились цокающие звуки — знак презрительного осуждения. Вот так же выражала свое неодобрение и его мать, когда ей что-нибудь не нравилось. Кулин знал, что совершил дурное деяние. То, что он лишь ничтожный участник этой драмы, не слишком его утешало. Он мечтал приехать в Ферганскую долину всю свою жизнь, но не так, как сейчас, когда первые же встреченные им таджики выказали ему свою ненависть. Мысленно анализируя сложившуюся ситуацию, Кулин думал, что сын Пората либо преступник, которого освобождали за взятку, либо его похитили, чтобы выманить у отца те две странные флейты, лежавшие сейчас в сумке. При этом он невольно задавался вопросом, насколько велика ценность этих старинных инструментов, коль скоро в обмен на них важные люди в Москве готовы выпустить из тюрьмы заключенного да еще и обеспечить блестящую будущность аполитичному лингвисту. По некотором размышлении он решил, что такого рода вопросы относятся к разряду риторических, ничего, кроме головной боли и неприятностей, ему не сулят и не стоит на них особо зацикливаться.