Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура
Шрифт:
Неизбежно, что за годы поисков и раскопок сотрудники Фонда, открывая постепенно истинный облик высокой цивилизации в прошлом Палестины, сами оказались захвачены перспективами будущего страны. Кондер справедливо заключил, что лишь незначительных усилий по возрождению Палестины можно ожидать от местных евреев, которые «все еще закованы в железные цепи талмудического закона, народ… чье почитание этого закона исключает возможность прогресса или улучшений в настоящем»3. Желание что-то изменить и человеческие ресурсы следует искать в Восточной Европе: если тамошние евреи смогли выжить под гнетом царизма, писал он, они смогут выжить и даже будут благоденствовать под властью султана. Его соратник, сэр Чарльз Уоррен, ветеран многих экспедиций Фонда, пошел даже дальше и предложил, чтобы развитием Палестины занялась Ост-Индская компания, «объявив своей целью постепенно завозить сюда евреев, которые со временем населят страну и станут управлять ею». Свои идеи он изложил в книге, увидевшей свет под названием «Земля Обетованная», где в частности утверждал, что при хорошей администрации
Но в целом интерес Англии еще оставался библейским, хотя и на совершенно иной лад, чем у Шефтсбери, можно даже сказать, ему противоположный. Над евангелизмом одержал победу «нахальный рационализм», но произошло это под аккомпанемент столь яростных споров, что сама Библия стала камнем преткновения, а Святая земля — полем полемик не меньшим, чем римский форум. Сторонники рационализма, стремившиеся доказать историчность Библии, бросались в Святую землю искать буквальные подтверждения своим теориям. Поскольку они отвергали Библию как откровение и, следовательно, ее непогрешимость, они отвергали и пророчество. Впрочем, эта новая волна отнюдь не смыла предпосылки восстановления Израиля, поскольку, изучая древности, рационалисты обнаружили евреев как народ и как существовавшее некогда государство. Ранним проводником «высшей критики» [82] стала «История евреев» преподобного Генри Харта Милмена (отметим, что речь идет об истории не иудеев или израилитов, или не «древнего народа Божия», а именно евреев), и вой, который поднялся, когда он назвал Авраама шейхом, был колоссальным. Милмен умер деканом собора Святого Павла, знаменитым и уважаемым, но когда его книга увидела свет в 1829 г., она была воспринята почти как национальное оскорбление.
82
«Вывшая критика» или «историко-критический метод» — исследование Ветхого и Нового Заветов с целью атрибуции книг Священного Писания, их датировки и установления источников.
Заново открытая фактическая история евреев, считал Милмен, не священная тема, к которой неприменим научный подход из-за ее связи с божественным откровением, напротив, она «часть мировой истории». Функции, которые отправляли евреи в прогрессе развития и цивилизации человечества «настолько важны, настолько долговечны», что долг христианского историка изучать их историю как единственный надежный способ обрести высшую религиозную истину. Древние иудеи были людьми из плоти и крови, говорили человеческими голосами, слышали человеческими ушами, и, коротко говоря (так читателя разом подводили к знаменитой фразе), «за вычетом его веры и общения с истинным Богом, Авраам был обычным шейхом кочевников». И вдогонку за этим другой удар: расступившиеся воды Красного моря — не большее чудо, чем шторм, налетевший на Ла-Манш и в критический момент разметавший испанскую Армаду.
Кольридж в сходном ключе видит в Иисусе «философа-платоника». Едва вернувшись из Геттингтена, где историческая критика Библии неудержимо шла вперед тяжеловесной поступью германской науки, он объявил истовую веру в непогрешимость Библии «если возможно, еще более нелепой, чем веру в непогрешимость папства». В эссе и застольных беседах он бесконечно агитировал за новый поход к Библии. Церковники забеспокоились, и, когда в 1832 г. первый Билль о реформах знаменовал победу либерализма, очень и очень испугались. Церковные власти сочли либеральный климат не слишком здоровым. А потому в 1834 г. взяло с старт Оксфордское движение, явившееся отчаянной попыткой противостоять натиску рационализма на Библию как откровение за счет выдвигаемой на первый план веры. Кеббл произнес свою знаменитую Ассизскую проповедь4 и в том же 1834 г. вместе с Ньюменом и Пьюзи выпустил первый «Трактат для нынешних времен». Сколько страсти и эрудиции выплеснулись его страницы по таким запутанным проблемам, как авторство Пятикнижия, обоснованность Книги Даниила, нравственной оценки чересчур уж человеческого поведения Давида в худшие его моменты и Иакова — в наиболее убедительные! Ньюмен считал каждого, кто поднимает такие вопросы, еретиком; Кеббл уверждал, что только очень греховный человек может заниматься изысканиями, подрывающими божественность Святого Писания; Пьюзи даже ездил в Германию изучать исторический метод, чтобы лучше с ним бороться, став профессором иудаистики в Оксфорде, читал по девять лекций в неделю, чтобы преподать изучающим теологию студентам максимально полное знание идиом языка Ветхого Завета для лучшего понимания слова Божия5.
Но в конечном итоге пользы это не принесло. Сторонники Ньюмена и Пьюзи были, по сути своей, реакционерами и шли скорее наперекор времени, чем в ногу с ним, и эпоха одержала верх. Переход Ньюмена в католичество в 1845 г. (вскоре за ним последовал Мэннинг) стал логичным исходом. Для веры ему требовался непогрешимый авторитет, и когда Библия его лишилась, единственным прибежищем стал Рим. Кеббл и Пьюзи продолжали бороться, стараясь не допустить, чтобы сторонники Оксфордского движения последовали примеру Ньюмена. Религиозный климат был таков, что даже в 1860 г. двое из семи авторов «Эссе и ревю», знаменитого встречного залпа рационалистов, предстали перед судом
Теперь рационалисты закусили удила, и их путь лежал в Палестину и к новому пониманию иудаизма как не божественного, а мирского источника христианства. Декан Стэнли, ведущий либеральный теолог того времени, свой курс лекций по истории церкви в Оксфорде начал с «завета Аврааму» [83] . Вполне естественно, что Стэнли лично отправился на поиски места, где это случилось, и по результатам двух лет путешествий по Святой земле опубликовал книгу «Синай и Палестина» (1857). Палестина, писал он, явилась «сценой самых важных событий в истории человечества». Здесь слово Божье снизошло напрямую к еврейскому народу, и только здесь возможно изучать обстоятельства, сформировавшие характер «самой удивительной нации, какая только ходила по земле». Здесь, где путник узнает в диком ракитнике куст, под которым спал Илайя, где стоит на Фасги и видит ту самую картину, какая открылась Моисею, где на каждом шагу находит местные отголоски того, что «известно в каждой христианской семье», только здесь можно найди свидетельства, которые докажут жизненную реальность Библии.
83
«И сказал Господь Аврааму: пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего, в землю, которую Я укажу тебе; и Я произведу от тебя великий народ» (Бытия, 12:1–2).
Во второй раз декан Стэнли вернулся в Палестину в качестве капеллана и гида принца Эдуарда в его королевском турне 1862 г. Его страсть к поиску исторических истоков была вознаграждена, когда, наконец, было получено разрешение посетить гробницы патриархов в Хевроне, куда с 1187 г. не ступала нога европейцев. «Глубокий стон зародился среди собравшихся, когда было открыто святилище, усыпальница Авраама, и удвоился у усыпальниц Иакова и Иосифа [84] . Можете представить себе, какие чувства я испытал, когда насколько возможно глубоко опустил руку в каменный склеп и когда я преклонил колени, чтобы определить, в какой мере гробница Авраама является частью природной скалы». Принц в ответ на восхваления Стэнли, что благодаря ему такой визит стал возможен, ответил: «Высокое положение, как видите, имеет свои преимущества».
84
Предположительно, Стэнли имел в виду Исаака и Иакова, поскольку гробница Иосифа находится не в Хевроне. — Прим. автора.
В вышедшей три года спустя «Истории еврейской церкви» Стэнли углубленно рассматривал еврейские корни христианства, после него эту тему развивал У. Р. Смит, написавший статью о Библии для знаменитого девятого издания Британской энциклопедии, редактором которого выступал. Тем временем друг и коллега Стэнли по Оксфорду великий Джоуэтт, один из соавторов «Эссе и ревью», также выводил еврейских пророков в роли «учителей нашей цивилизации». «Они преподали человечеству истинную природу Бога, то, что он Бог Любви, а не только справедливости, Отец, а не только судия человеков». Нашим интеллектуальным мышлением мы обязаны древнегреческим философам, утверждал Джоуэтт, а нашим нравственным чувствам — еврейским пророкам.
Если это звучит сродни словам Мэттью Арнольда, то сходство тут не случайное. Арнольд тоже был профессором (поэзии) в Оксфорде в бурных 60-х. И неудивительно, что как раз в Оксфорде, где во главе одной фракции стоял профессор древнегреческого Джоуэтт, а во главе другой — профессор иврита Пьюзи, где разворачивалась яростная битва этих титанов, Арнольд разработал теорию, изложенную им в «Иудаизме и эллинизме», «двух точках, вокруг которых и между которыми вращается наш мир». Он подчеркнуто признал еврейскую составляющую английской культуры и пошел по стопам Милмена и Стэнли в том, что признал христианство «модифицированным иудаизмом». Вся религиозная одержимость викторианской Англии и спровоцированные ею интеллектуальные баталии отражены в книгах Арнольда, которые в следующие пять лет быстро следовали одна за другой, в том числе самые важные из его работ: «Святой Павел и протестантство», «Литература и догма» (ей он присовокупил подзаголовок «Эссе о лучшем понимании Библии») и, наконец, «Бог и Библия» — в ответ критикам предыдущей его книги.
В тот же период зазвучал громкий голос страстного поборника рационализма Леки, чья ненависть к догматической теологии заставляла его восхищаться ее жертвами, в особенности евреями. В работе об инквизиции он пишет: «Несомненно, героизм людей любого другого вероисповедания меркнет перед этим народом-мучеником, который тринадцать веков противостоял любому злу, какое способен измыслить самый яростный фанатизм, сносил самые ужасающие страдания, лишь бы не отказываться от своей веры… Гонения обрушивались на еврейский народ в самых страшных своих формах… но надо всем поднялся гений того чудесного народа». Проза Леки взмывает к вершинам пылкого красноречия, когда он рисует евреев как идущих по пути знания, хранящих светоч греческой учености на протяжении арабских завоеваний до тех пор, пока он вновь не воспылает в Европе, в то время как интеллект христианства «пресмыкался во тьме слепого невежества» и был занят «жонглированием чудесами и лживыми реликвиями». У великих историков XIX в. не найти ничего даже отдаленно объективного: излагая свою точку зрения, они не гнушались ничем.