Бич Божий
Шрифт:
— Осенью не тот вид, — говорил Божата, обводя рукой унылый пейзаж. — Серо, скучно. И вода холодная. Но зато в червене и серпене — диво дивное. Всё зелёное, бабочки летают, рыба плещется. Любишь рыбу удить?
— Я и не удил никогда, — признался Владимир. — В Киеве рыбаки продают на Бабином Торжке: выбирай — не хочу!
— Дело же не в этом. Интересно её ловить. Насадить на калёный крючок червя, бросить в воду и ждать: клюнет или нет? Тут у нас ловятся снетки, сиги и лососи. Прошлым летом вот такого вытащил! — и Божата показал руками рыбину
— Врёшь ты всё! — раздалось за спинами мальчиков. — Сроду в Волхове не было такой рыбы.
Рядом с ними стоял крепкий скуластый парень лет двенадцати с нагловатым лицом. Нижняя его челюсть выступала за верхнюю. А на голове была шапка с волчьим мехом. Волчий хвост, прикреплённый к темечку, болтался по спине.
— А, Мизяк, — произнёс Божата. — Что тебе от нас надо?
— Мне? От вас? — хмыкнул Волчий Хвост. — Вздуть как следует — больше ничего.
— Ну попробуй, вздуй. Это князь Владимир. Если тронешь его хоть пальцем, твой отец Угоняй всыплет тебе по первое число.
Тот расхохотался:
— Ошибаешься, моль задохлая. Тятя мой киевлян не любит. А тем более из холопов. Разве это князь?
Не успел Мизяк закрыть рот, как Божата двинул ему ногой по коленке. Волчий Хвост завыл и согнулся. А Владимир сорвал с него шапку, бросил наземь и вдавил в глину каблуком. Но сынок Угоняя был не робкого десятка. Быстро придя в себя, он набросился на мальчишек и, схватив за шиворот того и другого, начал лбами сталкивать и пинать ногами. Но Божате удалось вырваться, он повис на Волчьем Хвосте, укусил за ухо и боднул в плечо головой. Рухнувший Мизяк навалился на маленького князя, продолжая тузить его кулаками. Ком из трёх мальчишек покатился по берегу, фыркая, сопя и рыча проклятия. Эта схватка могла бы кончиться не так скоро, если бы не пара дружинников, выбежавших из ворот детинца. Драчунов разняли, отвели во дворец и поставили перед Асмудом. Тог сурово глядел на троицу — грязную, лохматую, в порванной одежде, с исцарапанными лицами.
— Ну, — сурово спросил учитель, — кто из вас начал драку?
Мальчики молчали.
— Отвечай, Владимире.
— Это наше дело, — глядя исподлобья, отозвался князь. — С кем хочу, с тем и бьюсь. Я тут самый главный!
— Главный — да, — Асмуд пошевелил бровями. — Ты отец новгородским жителям. Праведный судья, командир народного ополчения. И обязан быть примером во всём. Потому как спрос с тебя больше, чем с других.
— Драку начал я, — произнёс Божата. — Я ударил первым. И вообще, из-за меня князь попал на берег. Я его провёл.
— Что ж, тогда в наказание отлучаю тебя от наших занятий до конца недели, — заявил наставник. — А Владимиру предстоит разговор с Добрыней. Пусть решает дядя... Ну а ты, — обратился он к Волчьему Хвосту, — невиновен, значит?
Отпрыск Угоняя смотрел в пол, вытирая кровь, тёкшую из уха, прокушенного Божатой, шморгал носом.
— Коли невиновен, ступай. Мы тебя не держим.
Волчий Хвост подтянул порты и ушёл, не сказав даже «до
— Слушай, эй, — обратился Мизяк, подходя к сыну Богомила. — Да не бойся ты! Больше бить не стану.
— Я и не боюсь.
— Ладно, ладно. Если честно, я не ожидал, что вы не выдадите меня деду. Попроси от меня прощения у Владимира.
— Вот ещё чего не хватало. Хочешь — сам проси. Приходи во дворец. Помогу пройти.
— Нет, нельзя. Вдруг отец проведает? Уши надерёт.
— Ну, тогда не знаю. Дело не моё.
— Хорошо, подумаю. Может, и зайду. Видно будет.
А в канун 8 ноября (или грудня, по-древнему), в дни богини Макоши-Берегини (в аккурат после дня рождения маленького князя), посетили Новгород именитые обитатели Старой Ладоги: Олаф Трюгвассон и его семья. Викинги приплыли на прекрасной ладье, с десятью гребцами — дюжими норвежцами, состоявшими в услужении конунга; в бархатной одежде и плащах, подбитых соболиным мехом. Девочка была в коричневой шапочке и коричневых изящных сапожках, вышитых серебряной ниткой. Но Владимиру дочка Олафа не слишком понравилась — больно уж похожа была на куклу, и в глазах — никаких эмоций. На два года моложе, маленькая Малфрида для него казалась неинтересной.
В честь гостей пировали в гриднице. Обсудили политические вопросы, в том числе — обручение детей.
— Как ты, княже? — усмехнулся Добрыня, глядя на племянника.
Тот сидел насупленный, переносица — в мелких складках.
— Что молчишь? Дашь своё согласие?
— Нет, не дам, — выдавил из себя ребёнок.
— Объясни, пожалуй.
— Не хочу — и всё! — и в его глазах промелькнула злоба.
— Это не ответ, — дядя покачал головой. — Расскажи, что тебя смущает. Может, мы поймём и тогда оценим.
Мальчик ёрзал на стуле, не решаясь произнести. Но потом сказал:
— Мне мила другая!
Все невольно заулыбались.
— И не смейте смеяться! — закричал Владимир. — Всё обговорено. Вырастем — поженимся!
Обстановку разрядила Торгерда. Говорила она по-русски лучше Олафа.
— Кто избранница твоя, юный князь? — обратилась она к парнишке. — Если не секрет?
После паузы тот ответил:
— Дочь Добрыни, Неждана, — и залился краской.
Все взглянули на воеводу. У богатыря вытянулись губы:
— Я не знал. Вот те на! — хлопнул себя по коленям Добрыня. А подумав, заметил: — Как родитель, не могу вас благословить.
— Почему? — изумился князь.
— Я бы мог сказать, как и ты сказал: «Не хочу — и всё!» Но, в отличие от тебя, я скрывать не стану: мне важнее твой союз с дочкой Трюгвассона. Это укрепит наши с тобой позиции. Или ты не хочешь стать великим князем всея Руси?
Глядя в стол, побеждённый Владимир проговорил:
— Хочу.
— А тогда обручись с Малфридой.