Бильбо, приемыш гномов. Или детство в Синегорье
Шрифт:
– Кили болеет, - покачал головой Торин.
– Куда его? Младенец же - подхватит еще хворь. Мы Фили к брату не пускаем. Извини друг, но придется тебе самому заняться Бильбо.
– Кем?
– Им, - отрезал Торин, и силой всучил младенца Двалину...
... Надо заметить, что Торин, и остальные гномы, не оставили друга в беде. К утру на столе стояло пять кувшинов молока, в комнате материализовались аж три колыбели, а еще огромная куча игрушек, пеленок, и всяких разных вещей, крайне важных для выращивания младенцев.
Но! Все это мало утешало Двалина.
Ну не умел он обращаться с младенцами, успокаивать их, кормить
И вот, когда в конец замороченный Двалин, невыдержал и заорал:
– Убью скотина старая!!! Голову оторву-у-у! Да заткнись же ты, мелочь!
– Не ори на ребенка!
– строго сказали за спиной.
Двалин резко обернулся. Тикс смерила взглядом почерневшего от такой ночки гнома, покачала головой и протянула руки:
– Давай ребенка. Иди, отдохни. Я сама им займусь...
– Тикс...- еле выдавил Двалин, не представляя, что ей сказать.
Гномка качнула головой, отобрала ребенка и вздохнула. Ну, правильно... мокрый весь, да еще голодный. Мужчины! С младенцем справиться не могут...
Двалин посмотрел, как Тикс споро перепеленала хоббитенка, покачала его, отчего Бильбо наконец затих, перестав хныкать, подогрела молоко, покормила его через особый рожок и понял одну вещь...
Не гоблина он ее не отпустит...
Глава 3. Маленькие детки...
Тикс и не пожелала уходить.
Она и в мыслях того не держала.
Странно у них с Двалином сложилось. Не так, как обычно. Да не беда - как вышло, так вышло. Да разве хотелось ей долгих ухаживаний, подарков, пышной свадьбы? Нет, нисколько. Да ей смешно было даже представить Двалина с теми же цветами, что нынче повадились дарить ухажеры своим зазнобам. Двалин и цветы... нет, это же дикость какая-то!
Или же свадьба...
Угу, утешение сплетников навроде Бофура! Все кости перемоют, нажрутся-напьются, в глаза поздравят, а после обсудят со смаком, как у новобрачных все будет. Ненадобно ей такого счастья! Лучше сразу огорошить всех, поставить перед фактом - они муж да жена. И не важно, что так не принято, а них будет и точка!
Тикс с улыбкой взглянула на Двалина. Такой суровый на вид, даже немного страшный, но... отчего то близкий, родной. Впервые десять циклов назад встретились, и за все время она не могла вспомнить, чтобы они говорили о чем-то долго. Он приходил в харчевню, спрашивал о еде и пиве, она приносила...и все. Вот и все их разговоры...
Правда, иногда, замечала его взгляды, да и сама (что тут таить?) бывало смотрела, подмечала...
Как ест, как пьет, как с иными говорит, держится...
Благо, что харчевня на ней. Когда гномы только пришли в Синие Горы да стали устраиваться, удобней оказалось питаться от одного костра. Несколько гномок, засучив рукава, готовили на всех. Тикс тогда еще совсем соплюшкой была, только-только две косички в одну взрослую сплела, робела под час перед мужчинами. Это потом она и скалкой, и поварешкой, без трепета могла одарить любого, а тогда... да не о том речь. Вышло так, что постепенно все стали подмечать - у нее лучше иных и каша выходит, и от похлебки от одного запаха слюнки текут, а Тикс поняла что больше всего иного любит готовить. И у костра, или у печки, дни напролет проводить ей только в радость. А как обустроились, как дома поставили, да стена вокруг поселка выросла, оказалось все привыкли к ее стряпне. Те, у кого семья была, жены, тем то печали не было. Да куда больше одиноких
А Тикс к тому времени совсем одна осталась... жить было как-то надо, а замуж (звали ее, звали!) не хотелось. И харчевня выручила всех.
Пока она ребенком занималась, Двалин смотрел-смотрел на то, как она хлопочет, а потом... заснул. Так, как сидел, подперев голову кулаком. Тикс осторожно уложила засопевшего Бильбо в самую красивую колыбельку (а вообще-то принято, чтобы отец сам колыбельку сделал - надо Двалину самому... иначе не хорошо) и решительно распустила волосы, расчесала и заплела по новому. Так, как положено замужней жене. А после тихо подошла к Двалину, легонько коснулась плеча... не дернулся, не проснулся, а ведь воины все спят в полглаза. Умаялся бедный...
Устал...
Он не проснулся и после, когда она заплетала ему тоненькую косичку у левого уха. Вот только уголки губ Двалина то и дело стремились ввысь, расползаясь в широкую ухмылку.
Он тоже был согласен.
Так и сошлись эти двое, про которых за спиной шептались, что они никогда и ни с кем не пойдут по жизни...
... Время, как ветер, пролетает мимо. Летят года прочь, сменяя циклы, оставляя в памяти яркие мазки воспоминаний. И теплые вечера в маленьком домике, и тревожные ночи у колыбельки, первая улыбка чужого, запавшего в самое сердце, малыша, первая ссора с Двалином, и первое примирение, и первые, неверные шажки, ставшего на ножки малыша Бильбо...
Ох, сколько же было мгновений и радости, и счастья, и тревоги!
Ни Двалин, ни Тикс не забудут, когда Б ильбо впервые подхватил какую-то младенческую хворь. По всему тельцу, на маленьких ножках-ручках, вспухли уродливыми буграми пугающе розовые гнойнички.
– Двалин, я боюсь. Их выдавить надо и мазью смазать. У меня духу не хватает, Двалин!
– Давай его сюда, - бурчит гном, заранее готовясь к громким воплям свалившегося ему на голову "подарочка".
А Бильбо морщился, кряхтел, сопел, подымал обиженно-несчастные глазки, но не слезинки не выдал.
– Воин растет, - сказала тогда Тикс, забрав после ребенка у Двалина.
А тот лишь хмыкнул непонятно, хотя и ему пришлось по душе стойкость приемыша.
Однажды Тикс попросила ножи наточить и буквально чуть-чуть с Бильбо посидеть. Надо было ей к соседке забежать, спросить что-то больно важное. Ну, на пару минут всего Тикс оставила их одних! Вернулась от соседки радостная, незнающая, как новость Двалину сказать - подозрения-то ее подтвердились.
Не успела опустеть одна колыбелька...
Вошла в дом, и все забыла, задохнувшись от ужаса.
Двалин точил ножи и складывал их лавку рядышком. Поглощенный делом он и позабыл поглядывать Бильбо, который ползал по полу. Малыш же привлекла блестящая сталь и он, подползя к лавке, держась за нее, встал на ножки и стянул один из ножей...
А Двалин и не видел...
А Бильбо сел на попу и, как все малыши, любящие пробовать все на вкус, потянул сталь в рот...
Ведь остро, ведь больно же! А он слюнявит сталь ножа и по подбородку кровь струйкой... недоуменно хмурит бровки, смотрит на ножик, трогает ладошкой, сжимает лезвие...