Билет на ковер-вертолет
Шрифт:
Занудная нотация стала меня раздражать. Встречаются на свете такие личности, старающиеся все делать правильно, аккуратно, так, как велено в учебнике. Ладно бы они сами являлись образцом для подражания, а то ведь на поверку выясняется интересная вещь: поучает человек весь божий свет, а сам еще тот безобразник!
— Согласна, — вклинилась я в ровное бурчание Антона, — следует хоть что-то знать о родственниках. Я не права. Но вы-то! Где ваши семейные фото на стенах? А?
Макаркин вскочил:
— Пойдемте! Сюда, налево, в гостиную…
Через пару секунд мне пришлось признать: мой сосед — из породы людей, у которых слова не расходятся с делом. В большой комнате,
— Это моя прабабка, — начал рассказывать Антон, — она служила горничной в доме у барина. Снимок не слишком хорошего качества, а говорят, Анфиса Ивановна была редкой красавицей. А еще про нее ходило множество сплетен, женщину подозревали в интимной связи с барином. Ну, сами посудите, родила Анфиса подряд пять дочерей, потом попала к Глебу Семеновичу в прислуги, и появился на свет мой дед, единственный у нее мальчик.
И еще, девочек, моих двоюродных бабок, звали очень просто, по-крестьянски: Фекла, Авдотья, Акулина, Дуня и Стюра, а сына мать нарекла Овадий. Вы можете себе представить? Ребенок горничной — и Овадий! Ясное дело, барин помог имечко придумать. Овадий, кроме того, получил образование…
Речь Антона текла полноводной рекой, врач и впрямь много знал о своих предках.
— А где фото родни Лизы? — спросила я, когда Макаркин умолк.
Антон тяжело вздохнул:
— У Лизы ситуация сродни вашей. Ее отец умер, когда она была школьницей, и являлся полусумасшедшим коллекционером, который все деньги тратил на всякое старье. Мне эта страсть непонятна, но кое-кто охвачен ею, словно пожаром. Детство Лизы прошло тяжело, оказалось полуголодным и безрадостным, ее мать полностью растворилась в муже, о детях не заботилась. Закончилось все очень и очень плохо: Марина, так звали старшую сестру Лизы, убежала из дома, прихватив какую-то суперценную, по мнению родителей, вещь. Отец из-за поступка дочери умер от разрыва сердца, мать оказалась в психиатрической лечебнице, Лизоньку воспитывали дальние родственники. И вот вам иллюстрация к нашей беседе. Лизочка хорошо знала, как закончила свои дни ее мама, часто навещала безумную и понимала: сумасшествие может передаться и ее детям. Поэтому мы сознательно не заводили наследников. А вот представьте, если бы Лиза была не в курсе…
— Можете назвать девичью фамилию супруги? — воскликнула я, покрываясь потом.
— Конечно, — ответил Антон, — Константинова. Елизавета Федоровна Константинова.
Глава 23
— Вот это да! — не удержалась я от возгласа.
— Что вас так удивило? — вздернул брови Макаркин. — Самое обычное сочетание: Елизавета Федоровна Константинова.
Я открыла сумочку, вытащила фотографии и сунула их Антону под нос.
— Посмотрите, может, узнаете, кто на снимке?
Макаркин взял в руки фото.
— Откуда они у вас?
— Долго объяснять, — отмахнулась я от его вопроса, — но, насколько знаю, девочка, сидящая на окне, Марина, а на другом фото сестры запечатлены вместе.
Антон поднял на меня глаза.
— Верно. Вот странно…
— Что?
— У нас имеются точь-в-точь такие же снимки. — Да?
Макаркин кивнул, потом встал, открыл большой шкаф, набитый книгами, вытащил толстый альбом в серой обложке и, перелистывая страницы, сказал:
— Я, наверное, не правильно сопоставил вашу ситуацию с Лизиной. У жены имелись фото родственников, просто детские воспоминания вызывали у нее такие отрицательные эмоции, что лучше было похоронить их. Так, это свадебная фотография тещи и тестя… Я никого из них в живых не застал, но Лиза рассказывала о родителях. Вот школьный снимок моей жены, а дальше, если не ошибаюсь… О! Пусто!
Взор Макаркина с удивлением переместился на меня.
— Глядите! Снимки исчезли! Ну и ну!
— Действительно странно, — согласилась я. — Только уголок от отодранного фото остался… Вы разрешите?
Антон кивнул. Я быстро приложила одну из «моих» фотографий к странице и констатировала:
— Похоже, карточку выдрали именно отсюда.
— И кому это понадобилось? — нервно воскликнул Антон.
— Не знаю. У вас много людей бывает дома?
— Лиза очень общительна… — Антон вздохнул. — Была общительна. Она вечно всем помогала, к ней полдома носилось — просили градусник, мерили давление, консультировались по поводу лекарств, а женщины узнавали о новинках косметологии, жена ведь в клинике пластической хирургии медсестрой работала. Я все время удивлялся человеческой лени и жадности: в двух шагах круглосуточная аптека, сходи туда, купи термометр или аспирин. Так нет, неслись к нам! И ведь пострадала Лиза за свою доброту, ее убила Аня Галкина, девочка, которой моя жена сильно помогла.
— Вы, конечно, извините, — почти шепотом сказала я, — но в доме абсолютно уверены: преступление совершено на почве ревности.
— «Злые языки страшнее пистолета», — процитировал классика Антон. — Ну, почему сплетники выдумали гадость?!
— Вроде вы тесно общались с Аней, делали ей массаж. Согласитесь, дело интимное…
Макаркин закрыл альбом.
— Понимаете, Виола, я врач, и у меня, как бы это вам объяснить, своеобразный взгляд на человека. А у многих людей некое… мм… кривое восприятие действительности. Вот мы с вами сейчас находимся вдвоем в квартире: я — относительно молодой мужчина, вы — миловидная женщина. Предположим, я начну делать вам массаж… И что решат окружающие? Скажут: у них роман. Сплетники просто не понимают, что я не воспринимаю вас, пациентов, как объект сексуальных желаний. Мой взгляд отмечает не вашу привлекательность, а совсем иное: сидите, слегка сгорбившись, следовательно, у вас есть проблема с позвоночником, слишком бледный цвет лица свидетельствует о неких неполадках с сосудами, сеточка морщин под глазами…
Я схватилась за лицо.
— Все так плохо?
— Нет, нормально, — успокаивающе кивнул Антон. — Изменения соответствуют возрасту. Может, кое-кто и не разберет, сколько вам лет, но я могу сказать довольно точно. Для меня мои клиентки — всего лишь набор из мышц, костей, сухожилий. Предметом вожделения пациентка никогда для меня не станет. Да и вообще посторонняя женщина. Даже на пляже! Там мимо дефилируют прекрасные нимфы в более чем откровенных купальниках, и на что обратит внимание обычный мужчина, не костоправ? Бюст, ножки, мордашка. А я думаю: «Вот бедняжка! Идет плечиком вперед, скособочившись, наверняка к вечеру у нее спина болит. Надо между лопаток дернуть, позвонок на место встанет, полегчает девочке». Ну, какой тут секс? Одна работа.
Я молча слушала Антона. У нас с Томочкой есть подруга, Зина Сельская. Зинулька довольно долгое время была замужем за модным скульптором Костей Ларькиным, потом счастливый брак дал трещину. Однажды Зинуська, заливаясь слезами, принеслась к нам и с порога сообщила:
— Развод.
— Не руби сгоряча, — засуетилась Томочка.
— Он мне изменил, — захныкала Зина.
— Ты уверена? — спросила я.
— Стопудово, — зашмыгала носом Сельская. — Поймала их, голубчиков, на месте преступления. Пришла к Костьке в мастерскую в неурочный час, а там баба!