Билет в ад
Шрифт:
Лиан Жермон, урожденная Массьер, улыбнулась странной улыбкой. Шарли не могла понять, что именно она выражала: сожаление, горечь или просто любопытство.
— Ты знаешь, кто я?
— Да… — почти прошептал Давид, смущенный и очевидной двусмысленностью ситуации, и самим видом женщины, стоявшей перед ним.
Мать снова посмотрела на него долгим пристальным взглядом, в котором на сей раз явственно читались жадный интерес и непритворное волнение.
— Ты любишь шоколад? Горячий шоколад? Сейчас холодно, ты, наверно, замерз… Обедать еще рано, но выпить шоколада — это как раз то, что тебе нужно. И еще у меня есть круассаны…
Шарли
Затем Лиан Жермон провела дочь с внуком в гостиную. Шарли мельком окинула взглядом привычное убранство: мягкие диваны, бархатные портьеры, мебель из ценных пород дерева, изящные дорогие безделушки… Высокие окна-двери выходили на веранду, с которой открывался вид на бесчисленные крыши Парижа. Кое-где над трубами вился дымок. Шарли вспомнила, как подолгу разглядывала эту картину: город, далекий и близкий, распахивал ей свои объятия, манил фальшивыми обещаниями свободы…
На какое-то время в комнате повисла тишина, которую нарушила горничная-азиатка, принесшая на подносе обильный завтрак. Шарли никогда не смогла бы вообразить себе подобной сцены — а впрочем, чего именно она ждала?.. Она не знала, и у нее даже не было времени, об этом подумать: все эти непредвиденные события, стресс, постоянное чувство опасности лишили ее такой возможности. Она приехала сюда в поисках убежища, но теперь нелепость этого шага предстала перед ней со всей очевидностью.
Однако, после того как горничная ушла, случилась еще одна неожиданная и удивительная вещь: Лиан Жермон принялась буквально засыпать Давида вопросами:
— Тебе нравится в школе? Какие у тебя отметки? Ты хорошо ладишь с одноклассниками? Ты бывал на море? Ты занимаешься каким-нибудь спортом?
Это были вполне обычные вопросы, которые взрослые задают детям, и если поначалу Давид стеснялся, отвечая на них, то понемногу, видимо ободренный бабушкиной улыбкой, не сходившей у нее с лица, расслабился и начал говорить увереннее. Между ними очень быстро установилась некая связь, почти сообщничество, и Шарли стало казаться, что они совсем забыли о ней, поглощенные своей беседой. Любопытство и явный интерес матери к внуку удивляли Шарли, но внезапно она поняла, что было тому причиной, — и это открытие отнюдь ее не обрадовало.
«Я не создана была для того, чтобы иметь дочь…» — часто повторяла Лиан Жермон тоном шутки или упрека, в зависимости от того, была ли она трезва или пьяна. В этих словах таилось нечто гораздо более серьезное, чем просто признание в том, что ей хотелось иметь сына: Шарли была виновата в том, что в каком-то смысле заняла место Шарля, первого ребенка четы Жермон, умершего от менингита в возрасте трех лет, за два года до рождения сестры. Об этом мальчике Шарли почти ничего не знала, хотя была «обязана» ему многим, и отнюдь не лучшим: своим именем, разводом родителей, нелюбовью матери…
И вот, против всякого ожидания, десять лет спустя после расставания с дочерью и тридцать лет спустя после смерти первенца Лиан Жермон сидела
При виде этой картины Шарли с трудом сдерживала в себе самые противоречивые чувства: сожаление, жалость, готовность простить…
Она откинулась на спинку дивана и прикрыла глаза. Невозможно поверить, что всего двенадцать часов назад она бросилась на Сержа с ножом в руке!.. Невозможно представить, что всего через неделю у нее будут тридцать четыре миллиона и они с сыном отправятся в Бразилию…
Господи, как же Давид пережил все это, если она сама уже на грани нервного срыва?..
— …я тебя совсем заболтала, Давид!.. — неожиданно донесся до нее голос матери. — Ты же проголодался, а я не даю тебе съесть ни кусочка! Знаешь, что мы сейчас сделаем? Мы с твоей мамой уйдем в соседнюю комнату поговорить, а ты поешь в свое удовольствие. Все эти сладости — твои!
Шарли почувствовала, как внутри у нее все холодеет. Итак, настало время объяснений.
— Кто его отец, Анн Шарль?
Мать задала этот вопрос сразу же, как только переступила порог небольшого кабинета и прикрыла за собой дверь.
Шарли вновь была захвачена врасплох. Она ожидала любого вопроса: «Зачем вы приехали?», «Что у тебя опять стряслось?», — только не этого.
Однако же нет. Видимо, счет претензий Лиан Жермон датировался 1998 годом.
— Я… его не знаю, мама.
На губах матери появилась легкая торжествующая улыбка.
— Чего ты от меня ждешь? — не выдержав затянувшейся паузы, спросила Шарли. — Хочешь, чтобы я сказала: да, ты была права, мама, это был какой-то наркоман, мне не стоило с ним связываться, я должна была послушать тебя, как всегда? Да, он был не готов к тому, чтобы стать отцом, тут я с тобой совершенно согласна. Но он меня любил. Возможно даже, это был единственный человек, который любил меня по-настоящему…
Молчание. Мать даже не пыталась убеждать ее в обратном…
— И к тому же он вытащил меня из этой… тюрьмы. И дал мне этого ребенка. Он сделал мне два самых ценных подарка за всю мою жизнь!
— Эта «тюрьма», как ты ее называешь, Анн Шарль, спасла тебе жизнь. Одному Богу известно, что бы с тобой случилось, если бы не она.
— Но я попала туда из-за тебя, мама. Ты забыла таблетки, которыми пичкала меня в детстве? Те самые, «для улучшения сна»?.. Да, я плохо спала и нервничала, после того как папа от нас ушел… Что это были за таблетки? Валиум? Теместа? Нечего сказать, лучшее средство для ребенка восьми лет!.. Конечно, позже я о них забыла, но в этой чертовой клинике, на сеансах терапии, которые продолжались целые часы, если не недели подряд, я все вспомнила! Это не я начала принимать наркотики. Это ты меня на них подсадила! Всему виной ты и твои прихоти, ты и твоя собственная блажь!..
У Шарли перехватило дыхание. Зачем все это?.. Ничто не изменилось и никогда не изменится. Не будет никакого возрождения там, где нет самого главного: любви.
— Зачем ты приехала? — спросила мать ледяным тоном. — Тебе нужны деньги?
Шарли пожала плечами. Деньги. Универсальное средство. И отец так же считал: уехав в какой-то тропический рай для миллионеров, он продолжал платить бывшей жене деньги, причем с королевским размахом, вплоть до того, что каждые два года покупал ей новый «мерседес». Видимо, таким образом он заглушал упреки совести.